Санкт-Петербург
Эти начала писать эти заметки несколько лет назад, но выпускаю их в свой блог только сейчас.. Писать о моей бывшей стране обитания мне всегда трудно. Я не хочу обидеть неточной фразой живущих там людей, но не хочу и врать, ведь лакировщиков действительности хватает и без меня. Очерк в результате получается более субъективный, более личный, более заинтересованный и, конечно, более пристрастный. Сейчас в России я уже турист, а турист никогда не видит всего, но я старалась честно описывать увиденное и трактовать его тоже честно, в соответствии с моим взглядом на мир, даже если это уже взгляд издалека. С Ленинградом (не потому, что я люблю Ленина, а потому что он тогда так назывался) у меня связано много детских и юношеских воспоминаний. В этом городе жил старший брат моей мамы, мой дядя Хоня. У моего религиозного дедушки было шесть детей, но только его старший сын соблюдал все ритуалы и обряды требовательного иудаизма. Дядя Хоня носил тюбетейку и, работая главным бухгалтером большого судостроительного завода, умудрялся соблюдать субботу тогда, когда у всей страны был один выходной в воскресенье. По субботам он «ходил в банк». По всей видимости он был хорошим бухгалтером, и ему это сходило с рук. Жил дядя Хоня на улице со смешным названием Союз Печатников и в синагогу ходил пешком. Мои первые детские ленинградские впечатления были не слишком радостные. Дядя Хоня с женой и четырьмя детьми жил в коммуналке. Мы тогда тоже жили в коммуналке, но у нас была только одна соседка; здесь же соседей было видимо-невидимо. На кухню я заглядывала нечасто, но помню темную группу женщин, помешивающих и охраняющих свои кулинарные шедевры. То, что моя религиозная, покрывающая голову тётя Сарра в это толпу не вписывалась, я чувствовала печёнками даже в шесть лет. В туалеты, по-моему, очередь стояла всегда. Мои двоюродные по возрасту годились мне в родители, и визиты моей семейственной мамы с маленькой мной проходили довольно скучно. Потом я подросла и в 14 лет приехала в Ленинград в гости одновременно с моим братом. Что и говорить, мой брат был отличным экскурсоводом. Он хорошо знал город, а там, где сомневался, наверняка мог пустить в ход своё богатое поэтическое воображение. Он водил меня по Ленинграду и показывал его так, как его надо было показывать такой книжной девочке, которой я была да, наверное, и осталась (хотя до сих пор ко мне применимо только прилагательное, а существительное как-то незаметно и плавно перешло в совсем, совсем другое). В особняках на Английской набережной (ах, первый бал Наташи Ростовой), в узких Петербургских дворах-колодцах (ох, Раскольников), всюду жили, любили, смеялись и страдали литературные герои. По Мойке ходил Пушкин, ах, одного Пушкина было достаточно, чтобы я влюбилась в этот город. Мне никогда не хотелось быть москвичкой, мне хотелось быть ленинградкой. Я бегала в моем родном Минске на лекции искусствоведов из Эрмитажа, и мне казалось, что живи я в Питере, я бы из Эрмитажа просто не выходила, ну разве что поесть да поспать. С Пушкиным у меня бывают рецидивы и сейчас. В свой последний приезд я ходила по Летнему саду и читала про себя строфы из Онегина, и мне было жалко, что я одна и не могу прочесть их кому-то, кто скажет мне: «Как это замечательно». Я приезжала в Ленинград ещё много раз. Я умудрилась отморозить себе щёки в зимние каникулы, а в Эрмитаже у меня появились любимые залы, и в каждый приезд я уже легко находила дорогу и к Рембрандту, и к импрессионистам. У меня появились любимые улицы, любимые маршруты, любимые городские пейзажи. Моё высшее практическое достижение, связанное с Ленинградом, состоит в том, что однажды мне удалось пожить там не просто в гостинице, а в гостинице Астория возле Исаакиевского собора, не в том крыле, где Англетер, печально знаменитый безвременной кончиной Есенина, а в том, где сплошная антикварная мебель, и бархатные обои, и умопомрачительные вазы. Моим основным опытом в смысле отелей в то время была не к ночи будь помянутая гостиница в Солигорске, а тут Астория. Попала я туда по милости моей начальницы, которая защищала в Ленинграде диссертацию. Я к этой диссертации ручку, скромно говоря, приложила, и меня взяли с собой то ли из благодарности, то ли на случай трудных вопросов. Трудных вопросов не последовало, и это была единственная роскошная командировка в моей тамошней карьере, когда не надо было идти в номер после ночного машинного времени через строй пьяных шахтёров, и когда никто не высаживал дверь моего номера с криком: «Я тебя трогать не буду, я только поговорить хочу». Мы поехали прощаться с Ленинградом в 88-ом, перед отъездом в Америку, когда казалось, что вернуться туда уже не придётся никогда. Сохранились фотографии той поры, когда, как математически пошутил наш остроумный друг обо мне: «Мара вся ушла в погрешность». Я там действительно вся длина без ширины, мне отъезд давался трудно, и с Ленинградом я тоже прощалась эмоционально, как...
Прочитайте большеИталия, Часть 2
Падуя Душа почему-то велит начать с января 2009 года, когда мы приехали в Италию на пять месяцев. Сам этот факт казался мне тогда невероятным везением. Я всегда мечтала пожить в Италии не как турист и не как нищий эмигрант, а как обычный житель, ходить в обычную булочную, пользоваться общественным транспортом, т. е. примерить на себя еще один костюм, костюм итальянки, как будто мне мало костюмов еврейки, русской и американки. Есть у меня личная не очень приятная традиция — в моей жизни все очень хорошее как правило совмещается с чем-то очень плохим, как будто за все по-настоящему важное я должна всерьез расплатиться. Очень хорошая поездка в Израиль летом 2008 прошла в сильных болях. По приезде домой у меня диагностировали выбитый диск в позвоночнике. Я провела месяц на наркотиках и после двух не очень эффективных инъекций стероидов в позвоночник все-таки укатила с мужем в сентябре в Европу – у Бори начинался субботний год, и все было давно запланировано. Скитания по Европам и Азиям, переезды и перелеты, плохие матрасы только усугубили мое состояние. В Италию я приехала совсем плохая, и облегчение пришло только к концу поездки. Сильная мучительная боль не оставляла меня ни днем, ни ночью, и, конечно, окрасила поездку, но не сумела ее раскрасить черным цветом, и в памяти моей осталось не столько то, как я, нога за ногу, брела по улицам, закусив губы от боли, не то, что я там перенесла, а главным образом то, что я там увидела и прочувствовала. Я почти никогда не цитирую свои стихи, но хочу все-таки привести здесь одно стихотворение, написанное мною в феврале в Падуе. Оно очень точно описывает мое настроение в эти холодные, мучительные и все же радостные дни 2009 года. Нам говорят, что тают полюса, А здесь ветра соборы раскачали, И слёзы набегают на глаза От холода или другой печали. И ветер проникает в мои сны, И нет надежд… Но вдруг забьётся сердце — Проглянет ранним вестником весны Кусочек неба, чистого, как в детстве. И, приникая к дождику щекой, Я улыбнусь, предвидя избавленье. Раз где-то есть безоблачный покой, И мне, быть может, выпадет мгновенье. И небо станет ярче, голубей, Сирень взорвётся, отлетят заботы, И я помчусь, гоняя голубей, Как этот мальчик в ярко-красных ботах. Наша первая итальянская база была в старейшем городе северной Италии Падуе. Трудно поверить, что можно запросто ходить по городу, упомянутому Вергилием в его Энеиде. Город был основан троянцем Антенором, другом и советником Приама. Трои давно нет, нет совсем, а Падуя жива, и на одной из ее улиц выставлен напоказ найденный там саркофаг Антенора. Нам повезло, мы там провели 3 месяца с бесконечными вылетами и выездами в другие города Италии, но дом был там. Не знаю почему, но я прикипела к Падуе душой. Мне кажется, когда меня не будет, мой дух в числе дорогих мне мест нет-нет да и заглянет в этот не самый популярный среди широкой публики город. Моя жизнь в Падуе была до предела упрощена – два чемодана вещей на двоих на 7 месяцев и на три сезона — зиму, весну и лето (после пяти месяцев в Италии были еще два месяца странствий по Европе); маленькая квартирка, состоящая из спальни и еще одной комнаты, в которой, кроме кухонной плиты и обеденного стола, стояло кресло и стол для компьютера, поэтому Боря в зависимости от настроения и аппетита называл её то кухней, то столовой, то почтительно гостиной, а то еще более уважительно кабинетом. По Падуе я бродила часами, и в минуты просвета, когда действовали таблетки, я шла по городу с улыбкой на лице. Первые два месяца было необычайно холодно, и туристов в городе было очень немного. Я заходила в прекрасные церкви, и в них было зябко, гулко и пусто — я там была одна. Во время эмиграции я полюбила бродить по Риму без карты, наугад, поражаясь неожиданным находкам. В Падуе я делала то же самое, порой обнаруживая прекрасные уголки, а порой забредая туда, куда Макар телят не гонял и правильно делал, им бы там не понравилось. А я и там находила сокровища, например, маляра, поющего “Сердце красавицы” абсолютно оперным голосом. Впрочем, в центре тоже было на что посмотреть. Например, на фоне утончённой капеллы Скровеньи, расписанной Джотто, мне как-то встретились две дамы, как говорила одна моя знакомая “тооолстые, красииивые”, которые с энтузиазмом лузгали семечки. В Италии много украинских женщин, проезжающих ухаживать за престарелыми, а потом иногда остающихся там, да и мужчин тоже немало, и на вокзале в Тревизо висел огромный плакат на украинском о том, как менять карбованцi на рубли. Мне этих женщин было жаль — некоторые из них оставляли дома своих детей и мужей, тяжело работали, дети росли без матерей, семьи распадались. Впрочем, большинство тех, с кем я разговаривала, были довольны своей новой жизнью. Я воспринимаю Италию совсем не так,...
Прочитайте большеИталия, Часть 1
Первое знакомство Мое первая встреча с Италией произошла в 1988 году. Я уже бегло описывала начало нашей эмиграции в заметках о Вене, писала о нашем необычном и слегка уголовном первом дне на западе, о нашем пансионате на Блумауэргассе. После трех недель в Вене из этого пансионата нас перевезли в Италию, и пассивный залог тут выбран мною не случайно. Мы, как и все эмигранты той поры, не покупали билеты, не выбирали дату переезда, нам просто было велено сложить вещи к определенному дню, за нами заехала машина из ХИАСА, и к назначенному сроку нас привезли на Венский вокзал в специально освобожденную от других пассажиров комнату, а потом, после долгого ожидания, под охраной автоматчиков довели до вагона и рассадили по купе, шесть человек в каждом. Вагон закрыли, автоматчики расположились в тамбурах, и поезд отбыл в знакомую только по книгам волшебную страну Италию. Автоматчики охраняли не итальянцев от нас, а нас от возможных атак террористов. Слово “террористы” в тот невинный век казалось мне смешным, а угроза несуществующей. Когда через год, уже в Америке, кто-то стал терроризировать кампанию, в которой я работала, телефонными звонками, уведомляющими, что в здании спрятана бомба, моему начальнику-британцу приходилось меня чуть ли не выгонять на улицу. Он, коренной лондонец, хорошо знал, как взрывают здания. Он знал, а мне эти звонки казались шуткой дурного тона — я ничего не боялась; работы было много, и мне было жаль терять время, ожидая во дворе, пока полиция с собаками объявит очередной звонок пустой угрозой. От этой глупости меня окончательно излечило только 11-е сентября. Все это было потом, а в этот день мой разум был занят уж точно не террористами. В купе нас была шестеро, вся наша семья, но верхние полки были заняты багажом. Разместив детей, Бориных родителей и всегда удачно устраивающегося Борю, я осталась без места и вышла в коридор. Сначала я занималась привычным для меня делом, т.е. выслушивала монологи незнакомых мне возбужденных людей, кивала головой, искренне сочувствовала их семейным и прочим проблемам. Потом все разбрелись по своим купе, а я осталась в коридоре одна. Вот так я и въехала в Италию, простояв одна всю ночь на ногах у окна. Я помню, как я пыталась разглядеть названия мелькающих в темноте за окном маленьких станций, помню, как поезд влетал в туннели и вылетал с грохотом во тьму, помню, о чем я думала, и как мне было тревожно и неуютно. Спать мне не хотелось. Это была одна из самых памятных ночей в моей жизни, ночь между странами, между жизнями, ночь, в которую я пыталась что-то просчитать, что-то предугадать, и не угадала ничего, даже того, что эта страна станет мне как-то по-особому дорога. С рассветом я все-таки пробилась в свое купе и чуть-чуть подремала. Где-то в часе езды от Рима поезд остановился в чистом поле и нашему вагону была дана команда выгружаться. Началась паника: пожилые люди боялись, что поезд тронется и увезет их чемоданы и баулы. Быстро выстроилась цепочка из мужчин помоложе, и частично через двери, частично через окна все вещи были выгружены. Поезд ушел, а мы, отдышавшись, увидели невдалеке автобусы, которые, как оказалось, ждали именно нас. Как нам потом объяснили, место выгрузки каждый раз меняли, чтобы обмануть все тех же террористов. Автобусы отвезли нас в Рим в незабываемый отель “Нордланд”, в котором нам предстояло провести неделю. За эту неделю мы должны были, помимо всяких бумажных дел, самостоятельно снять себе квартиру в единственном выделенном в то время для этого месте – курортном городке по имени Ладисполи. С легким трепетом в душе я сегодня нашла этот отель на TripAdvisor. Оказывается, он все еще существует, и идти от него пешком до Колизея действительно часа полтора, а транспортом всего 47 минут, но на транспорт не было денег. Гости отеля считают его средненьким, он занимает среди 1264 отелей Рима не самое почетное 1035-е место. Это правильно, таким он задним числом и помнится, не в Хилтоне же нас было поселять, да мы тогда и слов таких не знали. Отель “Нордланд” предоставлял нам полный пансион. Незабываемым он стал для меня в тот момент, когда мы в первый вечер спустились к ужину и я увидела, как мои сотоварищи по эмиграции штурмуют прилавок с булочками, бесцеремонно отталкивая тех, кто послабее. Для меня это был момент крушения многих иллюзий. Я вдруг поняла, что провела 40 лет в какой-то теплице и по определению считала всех эмигрантов людьми интеллигентными, уезжающими по тем же идейным соображениям, по которым уезжали мы. Термина “колбасная эмиграция” тогда, по-моему, еще не существовало, а я только потом, в Ладисполи, четко поняла, что некоторые люди, попав в хоть сколько-то экстремальную ситуацию, начинают искренне считать все дозволенным. Да, денег не хватало, но никто не голодал, и мне стало страшно от того, как быстро люди забывают про такую мелочь, как чувство собственного достоинства. Я была большим двигателем...
Прочитайте большеЗа Полярным Кругом
Знаете ли вы, когда и почему я полюбила круизы? Произошло это, когда мы в первый раз поплыли всерьёз, не по Карибам, где читают лекции о том, в каких магазинах лучше покупать драгоценности, а на Таити. Тогда я вдруг поняла, что если мне удалось принести моего органически не умеющего никуда приходить вовремя мужа на моих хрупких плечах в аэропорт под объявление “Господа Мордуховичи, если вы не появитесь через минуту, мы отдадим ваши билеты другим пассажирам”, и если потом мне удастся на тех же хрупких плечах внести его же вовремя по трапу, потом я могу расслабиться – наш отель будет путешествовать вместе с нами. Нет, если честно, тогда я только поняла, что круизы – это удобно, а полюбила я их после одного из лучших путешествий в моей жизни, необыкновенного плавания в Антарктику, о котором я уже писала, и которое по сей день вспоминаю с нежностью – ах, пингвины, альбатросы, киты, айсберги, ледники, ах, Огненная семья, Фалкландские острова, Патагония и белоснежный нетронутый шестой континент, куда я мечтаю когда-нибудь вернуться. Боря у нас любит симметрию, всё должно лежать и стоять симметрично и перпендикулярно, поэтому для симметрии мы решили, что, подружившись с пингвинами, нельзя обойти своим вниманием моржей, в имени которых есть что-то щемящее и близкое. Моржа мы увидели сидящим на льдине, и он отнёсся к нам, как к родным: мы дважды медленно проплыли мимо него, а он лежал, выставив клыки, и позировал с удовольствием, прямо как наши политические деятели. В этой поездке было очень много хорошего, но был и один тяжёлый день, с которого я и начну, чтобы потом закончить эти записки на радостной и жизнеутверждающей ноте. Наш маршрут начинался и кончался в Англии, но пролегал в основном по землям норвежским, однако ближе к концу мы завернули в Россию, в город-герой Мурманск. Если вы помните, в старые недобрые времена это был военный закрытый город, куда не пускали без особых причин не только капиталистов и их наймитов, но и вполне лояльных советских граждан. Теперь город открыт больше, чем Питер, и иностранцев, в том числе и нас, туда пускали без виз; единственным условием была официальная экскурсия. Видимо, ни один иностранец не пожелал в Мурманске остаться. Я предполагала, что нам выдадут конвоиров, но экскурсию нашу вёл молодой учитель английского, переквалифицировавшийся в экскурсоводы по мотивам сугубо денежным, и никто нас не охранял – беги, куда хочешь. Бежать не хотелось, а хотелось закрыть глаза и не видеть этого убожества, страшных серых обшарпанных зданий, ржавых гаражей, которые лепились в каждом пустом пространстве и почему-то произвели неизгладимое впечатление на не привыкших к этому зрелищу западных туристов. Природа для меня спасает многое, но не было видно и этого, только яркое пятно диких цветов контрастировало с облезлой штукатуркой и ржавчиной, с серым камнем памятника, серым небом и серым морем. Мы все навидались за свою жизнь и хрущёвок, и микрорайонов, многие и пожили в них не один год, но и они могут выглядеть по-разному. Мне было стыдно фотографировать дома и гаражи, как-будто я снимаю что-то откровенно непристойное, но, как настоящий журналист, я наступила на горло своей совести и сделала несколько снимков для этих записок. Лица у людей, как всегда, были разные, некоторые вписывались в эти декорации, многие нет. Милая женщина с милой собакой мило указала мне на хорошее место для того, чтобы издали сфотографировать православный собор, и я от души (молча) пожелала ей не осознавать, какое убожество её окружает. Мурманск – город совсем молодой, заложенный в 1916 году и названный тогда Романов-на-Мурмане. Ему было суждено стать последним городом, основанным в царской России. Уже в апреле 1917 года Романов исчез из названия. Все места, которые мы посещали на сей раз, обогревает Гольфстрим, и благодаря ему, несмотря на широту, Мурманск – порт незамерзающий, поэтому он и приобрёл такое значение во время второй мировой войны. Его зверски бомбили, и по разрушениям он сопоставим со Сталинградом. В Мурманск шли арктические конвои союзников с продовольствием и вооружением, те самые конвои, которые Уинстон Черчилль назвал «самым страшным плаванием в мире». В городе на высоком холме стоит памятник Алёше, а точнее, мемориал неизвестному солдату, гигантская 35 метровая статуя на 7 метровом пьедестале, самый высокий в России памятник после Родины-матери в Сталинграде. Всё сделано с размахом – тут и вечный огонь, и противовоздушные орудия, и стелы, посвящённые другим городам-героям, всё, кроме малейшего упоминания о том, как здесь гибли американские и британские мальчики, протянувшие Советскому Союзу руку помощи. Все помнят подводную лодку “Курск”, которая затонула в 2000 году. Через много лет после аварии корреспондент газеты “Мурманский вестник” нашла на свалке рубку несчастной подлодки, и в 2009 году в Мурманске возле Храма Спаса на водах открыли мемориал, где стоит та самая рубка. Официальная версия – на “Курске” взорвалась торпеда, но многие россияне считают, что “Курск” был торпедирован американской подлодкой. Мне рассказал это наш экскурсовод в ответ на мой...
Прочитайте большеСаудовская Аравия и Бахрэйн – путевые заметки
САУДОВСКАЯ АРАВИЯ И БАХРЭЙН Эти заметки являются результатом осмысления двух моих поездок в Саудовскую Аравию. Я пыталась писать об этой стране после первого визита. С тех пор у меня появились новые впечатления, к тому же за эти три года я многое прочла, узнала немало нового и попыталась внести все это в свой серьезно переработанный очерк. О Саудовской Аравии мне писать не просто. Я была там дважды, мыслей и историй много, но как-то не укладывались они на бумагу, и я никак не могла понять, что меня сдерживает, что же отличает эти заметки от остальных, которые обычно пишутся с лёгкостью и подпрыгиванием на стуле от избытка энтузиазма. Мучилась, пока не поняла – обычно я пишу в одобрительно-восторженно-критическо-юмористическом ключе. В этих же заметках первые две компоненты будут представлены слабо, здесь густо перемешано то, что меня тяготило, с тем, что мне показалось интересным, в них много негативного, и поэтому мне так трудно. Поняла, смирилась, и мне как-то сразу полегчало. Ехать в Саудовскую Аравию я не хотела оба раза, не хотела по многим причинам, наиболее серьёзной из которых было нежелание ехать туда, куда не пускают израильтян. Я до сих пор считаю, что этот довод заслуживает уважения, и моё мнение после двух визитов не изменилось. Поехала я туда только потому, что, дважды до этого отбившись от моего настойчивого мужа, я поняла, что третий раз мне эту борьбу не пережить; я и за два раза заслужила боевой орден. При этом, как я ни сердилась, мне была предоставлена уникальная возможность увидеть запретное. Слово “запретное” преувеличением не является: туризма в стране не существует. В Саудовской Аравии можно навестить родственников, мусульмане могут туда приехать на хадж, и последним вариантом является бизнес-виза, по которой может проехать приглашенный с семьей, причем исключительно законной. В качестве законной жены я туда и попала, и смогла увидеть какие-то невиданные до сих пор мною вещи и узнать новые для меня факты. Попробую их описать. Первое необычное впечатление – иммиграционная форма. Я таких форм за последние 25 лет заполнила немало, но эта уникальна, и выделяет её красный штамп, извещающий въезжающих в страну, что за ввоз наркотиков полагается смертная казнь. Я наркотиками не балуюсь и никуда их не ввожу, но на секунду я поняла, почему наш знакомый профессор, приехавший туда на конференцию, не взял с собой никаких лекарств и всё время страдал от гипертонии и бессонницы. Мы лекарства взяли, и по справедливости должна сказать, что нас никто не проверял и наши личные вещи не просматривались, видимо, мы не произвели никакого впечатления ни на обнюхавшую нас собачку, ни на бдительных пограничников. Следующее странное ощущение – с нас снимают отпечатки пальцев. Это бывает и в некоторых других странах, но обычно не со всех десяти, и я ни разу не видела, чтобы эта процедура занимала чуть ли не час. Компьютеры у пограничников работают плохо, отпечатки, особенно мои, не снимаются; я шучу, что от тяжких трудов и многолетней работы с компьютерами они уже совсем стерлись. Намучившись, пограничник в конце концов многократно так и сяк прижимает мою руку своей, нарушая фундаментальный закон, запрещающий хорошему мусульманину прикасаться к чужой женщине. Я мысленно улыбаюсь от мысли, что я не просто чужая женщина, а ещё и еврейка, представитель не очень любимого в этой стране племени. На мне моё обычное пальто, по праву иностранки моя голова не покрыта, так что в его глазах я наверняка существо нечистое. Впрочем, во время поездки я встречала и доброжелательных людей, так что, может быть, и пограничник искренне приветствует западных женщин и мужчин в свою страну. В Саудовской Аравии мой муж обычно посещает известный во всём мире университет Минералов и Нефти в Дахране. Это лучшее и самое престижное учебное заведение в регионе. Пишу об этом не для того, чтобы похвалить Борю, а чтобы мои читатели понимали, что это не типичное для Саудовской Аравии место. В этом же городе находится АРАМКО, огромная нефтяная компания, когда-то принадлежавшая американцам, а теперь совместная. Эти два заведения определяют характер города. Страна в целом наверняка в сто раз консервативнее, чем Дахран, но я буду писать только о том, что я сама видела и слышала. В смысле общения выборка у меня тоже очень ограниченная – это в основном университетские профессора и сотрудники АРАМКО, тут опять все сдвинуто в ту же сторону, в сторону либерализма на саудовский лад. Думаю, что то, что мне не понравилось в Дахране, в других местах можно умножить на десять и не сильно при этом ошибиться. Жили мы оба раза на территории университета. Здесь даже некоторые охранники и уборщики чуть-чуть говорят по-английски, профессора говорят хорошо. Рядом находится также американское консульство, так что бежать, в случае чего, было бы недалеко. Бежать нам никуда не пришлось, все встреченные нами люди были вполне приветливы. Квартиру мы не закрывали, и нас не только не ограбили, но...
Прочитайте больше
Свежие комментарии