Германия
Мои личные отношения с Германией довольно долго складывались очень непросто. Первый раз в эту страну я даже не приехала, а заехала совершенно случайно. Было это давным-давно, лет двадцать пять тому назад. Это была одна из первых моих поездок в Европу, навигаторы и интернет тогда еще не существовали, и мы с мужем, вооружившись картами, переезжали на машине из Праги в Вену. Карты предлагали нам скосить угол и проехать через Германию, но я от этого отказалась наотрез. Рожденная после войны, я выросла на рассказах родителей о фашистских зверствах. Мою бабушку сожгли живьем вместе с другими близкими родственниками моего отца, мои дядья погибли на фронте, их семьи, включая моих маленьких двоюродных братьев, погибли в гетто. Все это впиталось, вросло в мое сознание, и в Германию ехать мне было почти страшно. Не знаю, что именно произошло, то ли мой муж заблудился, то ли решил мои возражения проигнорировать, но мы туда все-таки заехали. Прекрасно осознавая, что война закончилась много лет тому назад, абсолютно не склонная к истерике я, обнаружив где нахожусь, тем не менее в первый и на сегодняшний день в последний раз в жизни испытала что-то вроде мягкого приступа паники – мне было физически нехорошо, и я мечтала поскорее оттуда выбраться. Я с юности люблю стариков, люблю на них смотреть, а в Германии я при виде каждого мужчины старше шестидесяти начинала гадать, а что же он делал во время войны, сжигал ли он людей живьем и испытывает ли сегодня хоть какое-то чувство раскаяния. Как оказалось, какие-то основания для этого у меня были. Например, у одного хорошего знакомого отец был фанатичным нацистом и штурмовиком Гитлера. Он дожил до глубокой старости и до конца жизни считал, что все было сделано правильно, что русские – недочеловеки, а евреи исключительно сами во всем виноваты, и их просто необходимо было истребить. С тех пор прошло немало времени. Я начала регулярно бывать в Германии, с каждым разом все больше привыкая к звуку немецкой речи вокруг меня. Я встречалась с отвратительными проявлениями ксенофобии в Австрии, о чем писала в своих заметках о Вене, но в Германии ничего подобного не испытывала никогда. В июле 2009 я приехала в Берлин с мужем на месяц, и это дало мне возможность хорошо поездить по стране, немало увидеть и прочувствовать. Первая глава этих заметок во многом базируется на моих письмах той поры, и я сознательно сохраняю свой голос того времени, даже если я сейчас не во всем с собой тогдашней согласна. С тех прошло всего семь лет, но за это время изменились и Германия, и мое отношение к ней. Об этом я пишу во второй главе. Интересно, что описывая настоящее, я семь лет тому назад постоянно думала о прошлом. Вот что я тогда писала. Год 2009 “В Германии меня постоянно обуревают очень сложные чувства. Люди здесь ведут себя очень приятно. Царят порядок и дисциплина. Невозможно даже представить, чтобы тебе, как в моей любимой Италии, забыли оформить рабочую визу или не заплатили вовремя зарплату. Всё делается чётко, вовремя и строго по правилам. Еда – обильная, официанты – приветливые. Когда я стою на углу с картой и пытаюсь сориентироваться, ко мне подходят немцы и предлагают помочь. Коллеги мужа по всей стране приглашают нас к себе домой, водят в рестораны, откармливают до ожирения, развлекают до посинения. Дома чистейшие, садики такие ухоженные, что я со стыдом и вместе с тем со странной нежностью вспоминаю свои растущие без спроса одуванчики. Немцы – народ формальный. Заходишь в подъезд, а на двери табличка: “Герр инженер такой-то”. В объявлениях о его докладе мужа называют герр профессор доктор. Ему полагается почёт и уважение, и поэтому показать нам очаровательный город Бамберг поехал не один герр профессор доктор, а целых три, и мы ехали на двух машинах: в одной везли мужа, в другой – меня. Машину ведут аккуратно, дорогу переходят только на зелёный свет. Что обещали, то делают, причём в очень точно расписанной манере. Большая часть тех, с кем мы тут сталкиваемся, люди очень милые, хорошо образованные и весьма предупредительные. И вот тут-то, как ни странно, и начинаются мои страдания. Я никак не могу уместить в своей голове, понять, осмыслить, почему их отцы и деды сжигали людей живьём, почему они превращали женщин в дым крематориев, расстреливали маленьких детей и стариков. Эпизод с тремя милейшими профессорами в двух машинах произошёл в Байройте, городе Вагнера, который Гитлер удостаивал особой любовью и который был его оплотом. Протестанты, так любимые нами в Америке, в Германии в большинстве своем поддерживали Гитлера.” “Если всё это отбросить, Германия – страна очень интересная для туриста, с игрушечными, пряничными городками – красные крыши, в центре кто-то поднял за шпиль и воткнул церковь, всё очень чисто, ухожено, красиво. Жизненного пространства хватает, огромные леса, обширные поля, широка страна моя родная. Хочется отойти от бесконечной темы войны, поэтому замечу следующее. Германия...
Прочитайте большеИсландия
Эта маленькая страна с населением в 329,000 меня давно интересовала. Когда-то в юности я глотала книги с невероятной скоростью и была абсолютно всеядна. Вот тогда я и прочла книжку “Исландские саги” из “Литературных памятников”, из имен запомнила только Эрика Рыжего, основателя первого поселения в Гренландии, но заинтересовалась этим суровым маленьким народом. О путешествиях за рубеж я в то время даже мечтать не могла, а когда все стало возможным, очередь Исландии не доходила довольно долго. Наконец-то побывав там с мужем летом 2015 года, я решила, что теперь надо ее посмотреть зимой, попробовав при этом ухватить за хвост северное сияние. Теперь у меня есть впечатления об Исландии во время двух противоположных сезонов, и я попробую ими поделиться. Исландский язык принадлежит к скандинавской группе германских языков. Страна крошечная, никто, кроме исландцев, на этом языке не говорит, но это не изолирует их от большого мира. В школах обязательно изучение датского и английского языков, американские фильмы и новости широко показываются по телевизору, причем их не дублируют, а субтитрируют, люди слышат английский язык с раннего детства, и поэтому им владеют практически все. Исландия — не самая известная из европейских стран, и поэтому я хочу очень коротко рассказать о ее истории. Ее нанесли на карту Европы шведские викинги, а первое поселение на острове было построено норвежцем в 874 году. Хотя и до этого и после туда добирались и другие скандинавы, а также ирландцы и шотландцы, связи с Норвегией были необычайно сильны. Продвигались новоселы быстро, и за 55 лет все пригодные для земледелия участки были расхватаны, и в стране была создана ассамблея – вполне демократический орган для законодательства и управления Исландией. Как бы мы ни относились к скандинавам, этим нельзя не восхищаться, и остается только жалеть, что, несмотря на викингов, “это нам не привилось”. Увы, скандинавы тоже люди, к тринадцатому веку началась междоусобица, государство ослабло, и в результате с 13 до начала 19 века Исландия принадлежала Норвегии. В начале 19 века она отошла к Дании, относительно независимой страной стала только в 1918 году, а парламентарной конституционной республикой в 1944. Исландцы всегда были замечательными мореплавателями. Мало кто знает, что первым до Северной Америки добрался не Колумб, а почти за 500 лет до него до Ньюфаундленда доплыл исландец Лейф Эйрикссон, кстати, сын того самого Эрика Рыжего. Ну и семейка! Туризм приносит Исландии немалые деньги, а количество туристов, которые благодаря умной политике приезжают в страну ежегодно, в три раза превышает ее население. Исландия – очень юная страна для Европы, сравните ее возраст с возрастом Греции или древнего Рима, поэтому путешественников привлекает туда не история, а ее геологическая молодость, следствием которой являются вулканы, гейзеры и горячие источники, ее расположение на Срединно-Атлантическом хребте, ее фьорды, ледники и утесы, ее звери и птицы. О птицах я напишу ниже, а на этом снимке милые исландские лошадки, маленькие, разноцветные, очень сообразительные и дружелюбные. Не так давно кто-то гениальный придумал продавать северное сияние, и в сырую, темную и холодную Исландию зимой потянулись обнадеженные туристы. Исландская авиакомпания IcelandAir организует вполне доступные по цене экскурсии в Рейкьявик, и переполненные самолеты, в которых, кстати, кормят только за деньги, летят в гостеприимную страну, где все очень дорого, но люди приветливы, в ресторанах подают свежайшую рыбу и баранину, и где есть что посмотреть в любое время года. Северное же сияние – явление капризное, за несколько дней может и не повезти. Темнота – только одно из необходимых условий, нужно еще чистое небо и, главное, солнечная активность. Из этих условий зимой гарантирована только темнота, в самые короткие дни года светло будет всего пару часов. Чистое небо, по моему личному опыту, в дефиците, солнечных дней мало, с неба очень часто что-то сыплется, так что, если вы прилетели сюда на несколько ночей, северное сияние можно и не увидеть. Оно стало большим бизнесом, на интернете легко найти вероятность его появления в любую ночь в любом месте Исландии, и если вероятность плохая, вас никуда не повезут. Если она хорошая, это все равно еще не гарантия, но сам выезд ночью куда-то в темноту, где в небе огромная луна и видимо-невидимо звезд, а ночной пейзаж незнаком и полон тайны, по-моему, тоже увлекателен и прекрасен. Стоит ли Исландия зимней поездки вне зависимости от капризной aurora borealis? По-моему, стоит, и я попробую доказать это моими зимними фотографиями, как я надеюсь доказать летними снимками, что Исландия хороша и летом. Я принадлежу к числу тех ненормальных путешественников, которые считают, что неинтересных мест на земле не так уж много, что все зависит от нас, от нашего восприятия и умения видеть. Если вы за всю жизнь можете посетить фьорды только в одной стране, то между Норвегией и Исландией я бы безусловно выбрала Норвегию. Но это не соревнование, и даже если Исландия проигрывает по живописности фьордов, она обязательно выиграет в чем-то другом. Мои две поездки в Исландию были очень разными, и...
Прочитайте большеСанкт-Петербург
Эти начала писать эти заметки несколько лет назад, но выпускаю их в свой блог только сейчас.. Писать о моей бывшей стране обитания мне всегда трудно. Я не хочу обидеть неточной фразой живущих там людей, но не хочу и врать, ведь лакировщиков действительности хватает и без меня. Очерк в результате получается более субъективный, более личный, более заинтересованный и, конечно, более пристрастный. Сейчас в России я уже турист, а турист никогда не видит всего, но я старалась честно описывать увиденное и трактовать его тоже честно, в соответствии с моим взглядом на мир, даже если это уже взгляд издалека. С Ленинградом (не потому, что я люблю Ленина, а потому что он тогда так назывался) у меня связано много детских и юношеских воспоминаний. В этом городе жил старший брат моей мамы, мой дядя Хоня. У моего религиозного дедушки было шесть детей, но только его старший сын соблюдал все ритуалы и обряды требовательного иудаизма. Дядя Хоня носил тюбетейку и, работая главным бухгалтером большого судостроительного завода, умудрялся соблюдать субботу тогда, когда у всей страны был один выходной в воскресенье. По субботам он «ходил в банк». По всей видимости он был хорошим бухгалтером, и ему это сходило с рук. Жил дядя Хоня на улице со смешным названием Союз Печатников и в синагогу ходил пешком. Мои первые детские ленинградские впечатления были не слишком радостные. Дядя Хоня с женой и четырьмя детьми жил в коммуналке. Мы тогда тоже жили в коммуналке, но у нас была только одна соседка; здесь же соседей было видимо-невидимо. На кухню я заглядывала нечасто, но помню темную группу женщин, помешивающих и охраняющих свои кулинарные шедевры. То, что моя религиозная, покрывающая голову тётя Сарра в это толпу не вписывалась, я чувствовала печёнками даже в шесть лет. В туалеты, по-моему, очередь стояла всегда. Мои двоюродные по возрасту годились мне в родители, и визиты моей семейственной мамы с маленькой мной проходили довольно скучно. Потом я подросла и в 14 лет приехала в Ленинград в гости одновременно с моим братом. Что и говорить, мой брат был отличным экскурсоводом. Он хорошо знал город, а там, где сомневался, наверняка мог пустить в ход своё богатое поэтическое воображение. Он водил меня по Ленинграду и показывал его так, как его надо было показывать такой книжной девочке, которой я была да, наверное, и осталась (хотя до сих пор ко мне применимо только прилагательное, а существительное как-то незаметно и плавно перешло в совсем, совсем другое). В особняках на Английской набережной (ах, первый бал Наташи Ростовой), в узких Петербургских дворах-колодцах (ох, Раскольников), всюду жили, любили, смеялись и страдали литературные герои. По Мойке ходил Пушкин, ах, одного Пушкина было достаточно, чтобы я влюбилась в этот город. Мне никогда не хотелось быть москвичкой, мне хотелось быть ленинградкой. Я бегала в моем родном Минске на лекции искусствоведов из Эрмитажа, и мне казалось, что живи я в Питере, я бы из Эрмитажа просто не выходила, ну разве что поесть да поспать. С Пушкиным у меня бывают рецидивы и сейчас. В свой последний приезд я ходила по Летнему саду и читала про себя строфы из Онегина, и мне было жалко, что я одна и не могу прочесть их кому-то, кто скажет мне: «Как это замечательно». Я приезжала в Ленинград ещё много раз. Я умудрилась отморозить себе щёки в зимние каникулы, а в Эрмитаже у меня появились любимые залы, и в каждый приезд я уже легко находила дорогу и к Рембрандту, и к импрессионистам. У меня появились любимые улицы, любимые маршруты, любимые городские пейзажи. Моё высшее практическое достижение, связанное с Ленинградом, состоит в том, что однажды мне удалось пожить там не просто в гостинице, а в гостинице Астория возле Исаакиевского собора, не в том крыле, где Англетер, печально знаменитый безвременной кончиной Есенина, а в том, где сплошная антикварная мебель, и бархатные обои, и умопомрачительные вазы. Моим основным опытом в смысле отелей в то время была не к ночи будь помянутая гостиница в Солигорске, а тут Астория. Попала я туда по милости моей начальницы, которая защищала в Ленинграде диссертацию. Я к этой диссертации ручку, скромно говоря, приложила, и меня взяли с собой то ли из благодарности, то ли на случай трудных вопросов. Трудных вопросов не последовало, и это была единственная роскошная командировка в моей тамошней карьере, когда не надо было идти в номер после ночного машинного времени через строй пьяных шахтёров, и когда никто не высаживал дверь моего номера с криком: «Я тебя трогать не буду, я только поговорить хочу». Мы поехали прощаться с Ленинградом в 88-ом, перед отъездом в Америку, когда казалось, что вернуться туда уже не придётся никогда. Сохранились фотографии той поры, когда, как математически пошутил наш остроумный друг обо мне: «Мара вся ушла в погрешность». Я там действительно вся длина без ширины, мне отъезд давался трудно, и с Ленинградом я тоже прощалась эмоционально, как...
Прочитайте большеИталия, Часть 2
Падуя Душа почему-то велит начать с января 2009 года, когда мы приехали в Италию на пять месяцев. Сам этот факт казался мне тогда невероятным везением. Я всегда мечтала пожить в Италии не как турист и не как нищий эмигрант, а как обычный житель, ходить в обычную булочную, пользоваться общественным транспортом, т. е. примерить на себя еще один костюм, костюм итальянки, как будто мне мало костюмов еврейки, русской и американки. Есть у меня личная не очень приятная традиция — в моей жизни все очень хорошее как правило совмещается с чем-то очень плохим, как будто за все по-настоящему важное я должна всерьез расплатиться. Очень хорошая поездка в Израиль летом 2008 прошла в сильных болях. По приезде домой у меня диагностировали выбитый диск в позвоночнике. Я провела месяц на наркотиках и после двух не очень эффективных инъекций стероидов в позвоночник все-таки укатила с мужем в сентябре в Европу – у Бори начинался субботний год, и все было давно запланировано. Скитания по Европам и Азиям, переезды и перелеты, плохие матрасы только усугубили мое состояние. В Италию я приехала совсем плохая, и облегчение пришло только к концу поездки. Сильная мучительная боль не оставляла меня ни днем, ни ночью, и, конечно, окрасила поездку, но не сумела ее раскрасить черным цветом, и в памяти моей осталось не столько то, как я, нога за ногу, брела по улицам, закусив губы от боли, не то, что я там перенесла, а главным образом то, что я там увидела и прочувствовала. Я почти никогда не цитирую свои стихи, но хочу все-таки привести здесь одно стихотворение, написанное мною в феврале в Падуе. Оно очень точно описывает мое настроение в эти холодные, мучительные и все же радостные дни 2009 года. Нам говорят, что тают полюса, А здесь ветра соборы раскачали, И слёзы набегают на глаза От холода или другой печали. И ветер проникает в мои сны, И нет надежд… Но вдруг забьётся сердце — Проглянет ранним вестником весны Кусочек неба, чистого, как в детстве. И, приникая к дождику щекой, Я улыбнусь, предвидя избавленье. Раз где-то есть безоблачный покой, И мне, быть может, выпадет мгновенье. И небо станет ярче, голубей, Сирень взорвётся, отлетят заботы, И я помчусь, гоняя голубей, Как этот мальчик в ярко-красных ботах. Наша первая итальянская база была в старейшем городе северной Италии Падуе. Трудно поверить, что можно запросто ходить по городу, упомянутому Вергилием в его Энеиде. Город был основан троянцем Антенором, другом и советником Приама. Трои давно нет, нет совсем, а Падуя жива, и на одной из ее улиц выставлен напоказ найденный там саркофаг Антенора. Нам повезло, мы там провели 3 месяца с бесконечными вылетами и выездами в другие города Италии, но дом был там. Не знаю почему, но я прикипела к Падуе душой. Мне кажется, когда меня не будет, мой дух в числе дорогих мне мест нет-нет да и заглянет в этот не самый популярный среди широкой публики город. Моя жизнь в Падуе была до предела упрощена – два чемодана вещей на двоих на 7 месяцев и на три сезона — зиму, весну и лето (после пяти месяцев в Италии были еще два месяца странствий по Европе); маленькая квартирка, состоящая из спальни и еще одной комнаты, в которой, кроме кухонной плиты и обеденного стола, стояло кресло и стол для компьютера, поэтому Боря в зависимости от настроения и аппетита называл её то кухней, то столовой, то почтительно гостиной, а то еще более уважительно кабинетом. По Падуе я бродила часами, и в минуты просвета, когда действовали таблетки, я шла по городу с улыбкой на лице. Первые два месяца было необычайно холодно, и туристов в городе было очень немного. Я заходила в прекрасные церкви, и в них было зябко, гулко и пусто — я там была одна. Во время эмиграции я полюбила бродить по Риму без карты, наугад, поражаясь неожиданным находкам. В Падуе я делала то же самое, порой обнаруживая прекрасные уголки, а порой забредая туда, куда Макар телят не гонял и правильно делал, им бы там не понравилось. А я и там находила сокровища, например, маляра, поющего “Сердце красавицы” абсолютно оперным голосом. Впрочем, в центре тоже было на что посмотреть. Например, на фоне утончённой капеллы Скровеньи, расписанной Джотто, мне как-то встретились две дамы, как говорила одна моя знакомая “тооолстые, красииивые”, которые с энтузиазмом лузгали семечки. В Италии много украинских женщин, проезжающих ухаживать за престарелыми, а потом иногда остающихся там, да и мужчин тоже немало, и на вокзале в Тревизо висел огромный плакат на украинском о том, как менять карбованцi на рубли. Мне этих женщин было жаль — некоторые из них оставляли дома своих детей и мужей, тяжело работали, дети росли без матерей, семьи распадались. Впрочем, большинство тех, с кем я разговаривала, были довольны своей новой жизнью. Я воспринимаю Италию совсем не так,...
Прочитайте большеИталия, Часть 1
Первое знакомство Мое первая встреча с Италией произошла в 1988 году. Я уже бегло описывала начало нашей эмиграции в заметках о Вене, писала о нашем необычном и слегка уголовном первом дне на западе, о нашем пансионате на Блумауэргассе. После трех недель в Вене из этого пансионата нас перевезли в Италию, и пассивный залог тут выбран мною не случайно. Мы, как и все эмигранты той поры, не покупали билеты, не выбирали дату переезда, нам просто было велено сложить вещи к определенному дню, за нами заехала машина из ХИАСА, и к назначенному сроку нас привезли на Венский вокзал в специально освобожденную от других пассажиров комнату, а потом, после долгого ожидания, под охраной автоматчиков довели до вагона и рассадили по купе, шесть человек в каждом. Вагон закрыли, автоматчики расположились в тамбурах, и поезд отбыл в знакомую только по книгам волшебную страну Италию. Автоматчики охраняли не итальянцев от нас, а нас от возможных атак террористов. Слово “террористы” в тот невинный век казалось мне смешным, а угроза несуществующей. Когда через год, уже в Америке, кто-то стал терроризировать кампанию, в которой я работала, телефонными звонками, уведомляющими, что в здании спрятана бомба, моему начальнику-британцу приходилось меня чуть ли не выгонять на улицу. Он, коренной лондонец, хорошо знал, как взрывают здания. Он знал, а мне эти звонки казались шуткой дурного тона — я ничего не боялась; работы было много, и мне было жаль терять время, ожидая во дворе, пока полиция с собаками объявит очередной звонок пустой угрозой. От этой глупости меня окончательно излечило только 11-е сентября. Все это было потом, а в этот день мой разум был занят уж точно не террористами. В купе нас была шестеро, вся наша семья, но верхние полки были заняты багажом. Разместив детей, Бориных родителей и всегда удачно устраивающегося Борю, я осталась без места и вышла в коридор. Сначала я занималась привычным для меня делом, т.е. выслушивала монологи незнакомых мне возбужденных людей, кивала головой, искренне сочувствовала их семейным и прочим проблемам. Потом все разбрелись по своим купе, а я осталась в коридоре одна. Вот так я и въехала в Италию, простояв одна всю ночь на ногах у окна. Я помню, как я пыталась разглядеть названия мелькающих в темноте за окном маленьких станций, помню, как поезд влетал в туннели и вылетал с грохотом во тьму, помню, о чем я думала, и как мне было тревожно и неуютно. Спать мне не хотелось. Это была одна из самых памятных ночей в моей жизни, ночь между странами, между жизнями, ночь, в которую я пыталась что-то просчитать, что-то предугадать, и не угадала ничего, даже того, что эта страна станет мне как-то по-особому дорога. С рассветом я все-таки пробилась в свое купе и чуть-чуть подремала. Где-то в часе езды от Рима поезд остановился в чистом поле и нашему вагону была дана команда выгружаться. Началась паника: пожилые люди боялись, что поезд тронется и увезет их чемоданы и баулы. Быстро выстроилась цепочка из мужчин помоложе, и частично через двери, частично через окна все вещи были выгружены. Поезд ушел, а мы, отдышавшись, увидели невдалеке автобусы, которые, как оказалось, ждали именно нас. Как нам потом объяснили, место выгрузки каждый раз меняли, чтобы обмануть все тех же террористов. Автобусы отвезли нас в Рим в незабываемый отель “Нордланд”, в котором нам предстояло провести неделю. За эту неделю мы должны были, помимо всяких бумажных дел, самостоятельно снять себе квартиру в единственном выделенном в то время для этого месте – курортном городке по имени Ладисполи. С легким трепетом в душе я сегодня нашла этот отель на TripAdvisor. Оказывается, он все еще существует, и идти от него пешком до Колизея действительно часа полтора, а транспортом всего 47 минут, но на транспорт не было денег. Гости отеля считают его средненьким, он занимает среди 1264 отелей Рима не самое почетное 1035-е место. Это правильно, таким он задним числом и помнится, не в Хилтоне же нас было поселять, да мы тогда и слов таких не знали. Отель “Нордланд” предоставлял нам полный пансион. Незабываемым он стал для меня в тот момент, когда мы в первый вечер спустились к ужину и я увидела, как мои сотоварищи по эмиграции штурмуют прилавок с булочками, бесцеремонно отталкивая тех, кто послабее. Для меня это был момент крушения многих иллюзий. Я вдруг поняла, что провела 40 лет в какой-то теплице и по определению считала всех эмигрантов людьми интеллигентными, уезжающими по тем же идейным соображениям, по которым уезжали мы. Термина “колбасная эмиграция” тогда, по-моему, еще не существовало, а я только потом, в Ладисполи, четко поняла, что некоторые люди, попав в хоть сколько-то экстремальную ситуацию, начинают искренне считать все дозволенным. Да, денег не хватало, но никто не голодал, и мне стало страшно от того, как быстро люди забывают про такую мелочь, как чувство собственного достоинства. Я была большим двигателем...
Прочитайте большеЗа Полярным Кругом
Знаете ли вы, когда и почему я полюбила круизы? Произошло это, когда мы в первый раз поплыли всерьёз, не по Карибам, где читают лекции о том, в каких магазинах лучше покупать драгоценности, а на Таити. Тогда я вдруг поняла, что если мне удалось принести моего органически не умеющего никуда приходить вовремя мужа на моих хрупких плечах в аэропорт под объявление “Господа Мордуховичи, если вы не появитесь через минуту, мы отдадим ваши билеты другим пассажирам”, и если потом мне удастся на тех же хрупких плечах внести его же вовремя по трапу, потом я могу расслабиться – наш отель будет путешествовать вместе с нами. Нет, если честно, тогда я только поняла, что круизы – это удобно, а полюбила я их после одного из лучших путешествий в моей жизни, необыкновенного плавания в Антарктику, о котором я уже писала, и которое по сей день вспоминаю с нежностью – ах, пингвины, альбатросы, киты, айсберги, ледники, ах, Огненная семья, Фалкландские острова, Патагония и белоснежный нетронутый шестой континент, куда я мечтаю когда-нибудь вернуться. Боря у нас любит симметрию, всё должно лежать и стоять симметрично и перпендикулярно, поэтому для симметрии мы решили, что, подружившись с пингвинами, нельзя обойти своим вниманием моржей, в имени которых есть что-то щемящее и близкое. Моржа мы увидели сидящим на льдине, и он отнёсся к нам, как к родным: мы дважды медленно проплыли мимо него, а он лежал, выставив клыки, и позировал с удовольствием, прямо как наши политические деятели. В этой поездке было очень много хорошего, но был и один тяжёлый день, с которого я и начну, чтобы потом закончить эти записки на радостной и жизнеутверждающей ноте. Наш маршрут начинался и кончался в Англии, но пролегал в основном по землям норвежским, однако ближе к концу мы завернули в Россию, в город-герой Мурманск. Если вы помните, в старые недобрые времена это был военный закрытый город, куда не пускали без особых причин не только капиталистов и их наймитов, но и вполне лояльных советских граждан. Теперь город открыт больше, чем Питер, и иностранцев, в том числе и нас, туда пускали без виз; единственным условием была официальная экскурсия. Видимо, ни один иностранец не пожелал в Мурманске остаться. Я предполагала, что нам выдадут конвоиров, но экскурсию нашу вёл молодой учитель английского, переквалифицировавшийся в экскурсоводы по мотивам сугубо денежным, и никто нас не охранял – беги, куда хочешь. Бежать не хотелось, а хотелось закрыть глаза и не видеть этого убожества, страшных серых обшарпанных зданий, ржавых гаражей, которые лепились в каждом пустом пространстве и почему-то произвели неизгладимое впечатление на не привыкших к этому зрелищу западных туристов. Природа для меня спасает многое, но не было видно и этого, только яркое пятно диких цветов контрастировало с облезлой штукатуркой и ржавчиной, с серым камнем памятника, серым небом и серым морем. Мы все навидались за свою жизнь и хрущёвок, и микрорайонов, многие и пожили в них не один год, но и они могут выглядеть по-разному. Мне было стыдно фотографировать дома и гаражи, как-будто я снимаю что-то откровенно непристойное, но, как настоящий журналист, я наступила на горло своей совести и сделала несколько снимков для этих записок. Лица у людей, как всегда, были разные, некоторые вписывались в эти декорации, многие нет. Милая женщина с милой собакой мило указала мне на хорошее место для того, чтобы издали сфотографировать православный собор, и я от души (молча) пожелала ей не осознавать, какое убожество её окружает. Мурманск – город совсем молодой, заложенный в 1916 году и названный тогда Романов-на-Мурмане. Ему было суждено стать последним городом, основанным в царской России. Уже в апреле 1917 года Романов исчез из названия. Все места, которые мы посещали на сей раз, обогревает Гольфстрим, и благодаря ему, несмотря на широту, Мурманск – порт незамерзающий, поэтому он и приобрёл такое значение во время второй мировой войны. Его зверски бомбили, и по разрушениям он сопоставим со Сталинградом. В Мурманск шли арктические конвои союзников с продовольствием и вооружением, те самые конвои, которые Уинстон Черчилль назвал «самым страшным плаванием в мире». В городе на высоком холме стоит памятник Алёше, а точнее, мемориал неизвестному солдату, гигантская 35 метровая статуя на 7 метровом пьедестале, самый высокий в России памятник после Родины-матери в Сталинграде. Всё сделано с размахом – тут и вечный огонь, и противовоздушные орудия, и стелы, посвящённые другим городам-героям, всё, кроме малейшего упоминания о том, как здесь гибли американские и британские мальчики, протянувшие Советскому Союзу руку помощи. Все помнят подводную лодку “Курск”, которая затонула в 2000 году. Через много лет после аварии корреспондент газеты “Мурманский вестник” нашла на свалке рубку несчастной подлодки, и в 2009 году в Мурманске возле Храма Спаса на водах открыли мемориал, где стоит та самая рубка. Официальная версия – на “Курске” взорвалась торпеда, но многие россияне считают, что “Курск” был торпедирован американской подлодкой. Мне рассказал это наш экскурсовод в ответ на мой...
Прочитайте большеСаудовская Аравия и Бахрэйн – путевые заметки
САУДОВСКАЯ АРАВИЯ И БАХРЭЙН Эти заметки являются результатом осмысления двух моих поездок в Саудовскую Аравию. Я пыталась писать об этой стране после первого визита. С тех пор у меня появились новые впечатления, к тому же за эти три года я многое прочла, узнала немало нового и попыталась внести все это в свой серьезно переработанный очерк. О Саудовской Аравии мне писать не просто. Я была там дважды, мыслей и историй много, но как-то не укладывались они на бумагу, и я никак не могла понять, что меня сдерживает, что же отличает эти заметки от остальных, которые обычно пишутся с лёгкостью и подпрыгиванием на стуле от избытка энтузиазма. Мучилась, пока не поняла – обычно я пишу в одобрительно-восторженно-критическо-юмористическом ключе. В этих же заметках первые две компоненты будут представлены слабо, здесь густо перемешано то, что меня тяготило, с тем, что мне показалось интересным, в них много негативного, и поэтому мне так трудно. Поняла, смирилась, и мне как-то сразу полегчало. Ехать в Саудовскую Аравию я не хотела оба раза, не хотела по многим причинам, наиболее серьёзной из которых было нежелание ехать туда, куда не пускают израильтян. Я до сих пор считаю, что этот довод заслуживает уважения, и моё мнение после двух визитов не изменилось. Поехала я туда только потому, что, дважды до этого отбившись от моего настойчивого мужа, я поняла, что третий раз мне эту борьбу не пережить; я и за два раза заслужила боевой орден. При этом, как я ни сердилась, мне была предоставлена уникальная возможность увидеть запретное. Слово “запретное” преувеличением не является: туризма в стране не существует. В Саудовской Аравии можно навестить родственников, мусульмане могут туда приехать на хадж, и последним вариантом является бизнес-виза, по которой может проехать приглашенный с семьей, причем исключительно законной. В качестве законной жены я туда и попала, и смогла увидеть какие-то невиданные до сих пор мною вещи и узнать новые для меня факты. Попробую их описать. Первое необычное впечатление – иммиграционная форма. Я таких форм за последние 25 лет заполнила немало, но эта уникальна, и выделяет её красный штамп, извещающий въезжающих в страну, что за ввоз наркотиков полагается смертная казнь. Я наркотиками не балуюсь и никуда их не ввожу, но на секунду я поняла, почему наш знакомый профессор, приехавший туда на конференцию, не взял с собой никаких лекарств и всё время страдал от гипертонии и бессонницы. Мы лекарства взяли, и по справедливости должна сказать, что нас никто не проверял и наши личные вещи не просматривались, видимо, мы не произвели никакого впечатления ни на обнюхавшую нас собачку, ни на бдительных пограничников. Следующее странное ощущение – с нас снимают отпечатки пальцев. Это бывает и в некоторых других странах, но обычно не со всех десяти, и я ни разу не видела, чтобы эта процедура занимала чуть ли не час. Компьютеры у пограничников работают плохо, отпечатки, особенно мои, не снимаются; я шучу, что от тяжких трудов и многолетней работы с компьютерами они уже совсем стерлись. Намучившись, пограничник в конце концов многократно так и сяк прижимает мою руку своей, нарушая фундаментальный закон, запрещающий хорошему мусульманину прикасаться к чужой женщине. Я мысленно улыбаюсь от мысли, что я не просто чужая женщина, а ещё и еврейка, представитель не очень любимого в этой стране племени. На мне моё обычное пальто, по праву иностранки моя голова не покрыта, так что в его глазах я наверняка существо нечистое. Впрочем, во время поездки я встречала и доброжелательных людей, так что, может быть, и пограничник искренне приветствует западных женщин и мужчин в свою страну. В Саудовской Аравии мой муж обычно посещает известный во всём мире университет Минералов и Нефти в Дахране. Это лучшее и самое престижное учебное заведение в регионе. Пишу об этом не для того, чтобы похвалить Борю, а чтобы мои читатели понимали, что это не типичное для Саудовской Аравии место. В этом же городе находится АРАМКО, огромная нефтяная компания, когда-то принадлежавшая американцам, а теперь совместная. Эти два заведения определяют характер города. Страна в целом наверняка в сто раз консервативнее, чем Дахран, но я буду писать только о том, что я сама видела и слышала. В смысле общения выборка у меня тоже очень ограниченная – это в основном университетские профессора и сотрудники АРАМКО, тут опять все сдвинуто в ту же сторону, в сторону либерализма на саудовский лад. Думаю, что то, что мне не понравилось в Дахране, в других местах можно умножить на десять и не сильно при этом ошибиться. Жили мы оба раза на территории университета. Здесь даже некоторые охранники и уборщики чуть-чуть говорят по-английски, профессора говорят хорошо. Рядом находится также американское консульство, так что бежать, в случае чего, было бы недалеко. Бежать нам никуда не пришлось, все встреченные нами люди были вполне приветливы. Квартиру мы не закрывали, и нас не только не ограбили, но...
Прочитайте больше
Свежие комментарии