Гранд-Опера, Шагал, Витебск и немного Парижа

 

 
В начале июля я вернулась из короткого путешествия по Франции, шесть дней в Дижоне, полтора дня в Париже. Быстро просмотрела все фотографии, а затем долго обсуждала сама с собой сакраментальный вопрос: писать или не писать. Я его всё-таки решила, решила положительно и в пользу Дижона, а не Парижа. Решила, написала твердой рукой заглавие «Дижон», и неожиданно для себя начала писать о Париже. Подумаешь, заглавие, его легко изменить.

Я много раз была в Париже, я многое в нем люблю, но о нем столько уже написано, что нащупать свою, новую линию у меня до сих пор не получалось. И тут я подумала, что напишу заметку не столько о Париже, сколько о замечательном французском балете и о не менее замечательном театре, в котором вы можете его посмотреть. Совершенно неожиданно для меня, я на этом не остановилась, а от плафона Шагала перешла к тому, как «ценили» этого художника в месте его рождения.

Начнем с балета. В науке и в искусстве существует понятие школы. В Советском Союзе при отвратительной политической системе и разрушительном антисемитизме все же существовала замечательная математическая школа. В царской России была создана (не без участия француза Петипа) великолепная балетная школа, и балет из Большого театра и Мариинки до сих пор стоит смотреть.

Царская Россия рухнула, вслед на ней провалилась и недолговечная попытка установить в России демократическое общество, произошел переворот, и очень многие балерины, танцовщики и балетмейстеры убежали от революции. Российский проигрыш обернулся выигрышем для многих западных стран, и особенно для Франции. Шли годы, и ряды «изменников Родины» пополнили невозвращенцы от Нуреева до Барышникова.

Это длинное предисловие я пишу для того, чтобы прорекламировать французский балет склонным к снобизму «в области балета» русским читателям. Я была там не один раз (у меня для покупки билетов есть свои трюки), и каждый раз была в совершенном восторге и от постановки, и от танцоров, и от самого театра.

Знаменитый театр Гранд-Опера или Опера Гарнье, названный так по имени построившего его архитектора, прекрасен. Построенный в эпоху и в архитектурном стиле Наполеона III, снаружи он эклектичен.

Внутри же сплошное барокко, и все в позолоте интерьеры театра великолепны.

Зрительный зал имеет форму подковы и украшен позолотой, бархатом и лепниной.

Занавес на самом деле сделан из брезента, но расписан как традиционный занавес с кистями.

Широкая оркестровая яма, самая большая в Европе сцена — и оказалось, что смотреть балет из первого ряда в этом театре очень приятно.

И вот над всем этим традиционным великолепием, над огромным залом, украшенным бархатом и лепниной, парит плафон, расписанный 77-летним Марком Шагалом (еще одна российская потеря, не слишком оплаканная своей родиной).

Когда-то и плафон в зрительном зале был барочным, расписанным не белорусским евреем, а исконно французским художником Жюлем Леневе. Фотография, естественно, не моя: в 1964 году старый плафон был закрыт новой панелью, расписанной Шагалом, а меня в это время в Париж почему-то не пускали.
 

Решение осовременить зал и пригласить именно Шагала принадлежало его другу и тогдашнему министру культуры Андре Мальро. Это имя знакомо интеллигентному русскому читателю. Он дружил с Эренбургом, и по приглашению последнего в тридцатые годы побывал несколько раз в Советском Союзе, который ему, как и почти всем остальным представителям либеральной западной интеллигенции, очень понравился. Коммунистом он все же не стал, а стал героем сопротивления, соратником де Голля, министром, и по указу президента Жак Ширака через 20 лет после смерти попал в Пантеон.

Это так, лирическое отступление, но я еще хотела бы упомянуть, что сразу после решения Мальро началось определенное сопротивление потолку Шагала. В этом году его опять возродили потомки Жюля Леневе, но, похоже, пока Шагал остается в Опере.

Потолок Шагала что-то добавляет или отнимает, в зависимости от предпочтений смотрящего. Мне он добавляет счастья. На плафоне вы легко отыщете Эйфелеву башню и Триумфальную арку. Там изображены сцены из опер, там танцуют балерины, но в мире Шагала все так же летают люди, и в уголке обнимаются влюбленные, и это такой, пусть французский, пусть гражданин мира, но все же такой близкий мне Шагал, что я не могла не обрадоваться ему при первой встрече, и не радоваться при каждой последующей.

Ночью в гостинице я долго не могла заснуть. Я почему-то думала не о ночном Париже, не о балете, а о, пожалуй, самом знаменитом художнике, родившемся в Белоруссии, Марке Захаровиче Шагале.

В 1985 году в Советском Союзе повеяло потеплением, и началась короткая пора, которую назвали перестройкой. В мае 1986 года главным редактором весьма застойного журнала «Огонек» стал Виталий Коротич, и журнал стал рупором этой поры. В 1987 году «Огонек» опубликовал статью Андрея Вознесенского с призывом открыть в Витебске музей Шагала. Из этой статьи мы узнали, что дом, в котором жил художник, пережил войну и сохранился почти без изменений. Мой энергичный и любознательный муж умудрился записаться в какую-то экскурсию и поехал в Витебск с целью посмотреть на этот дом.

Увиденное произвело на него такое впечатление, что он до сих пор, спустя почти 40 лет, помнит очень многие детали. Когда закончилась экскурсия, он отвел в сторону экскурсовода и попросил его объяснить, как найти заветный дом. Экскурсовод ответил ему шепотом, как будто рассказывал о том, как отыскать кокаин или проституток. Он сказал буквально следующее: «Первый секретарь Витебского обкома КПСС товарищ Григорьев запретил нам об этом говорить, но так и быть, я расскажу».

Я дама занудная и, конечно, для записок всё выверяю. Я считала, что невозможно запомнить такую широко распространённую, да еще и один раз услышанную фамилию. Оказалось, что товарищ Григорьев есть в Википедии, и он действительно был в эти годы первым секретарем Витебского обкома. Остальную часть рассказа я помнила, но попросила повторить.

По рассказу мужа, он не только легко нашел дом, но и познакомился с его хозяином. Хозяина звали Зяма, и он рассказал, что власти не только не хотят открывать в этом доме музей, но хотели бы его снести.

Зяма рассказывал, как возле дома стояли в пикете добровольцы, в том числе из Москвы, показывал подписи Вознесенского, Алеся Адамовича, Василя Быкова под петицией о сохранении дома и организации в нем музея.

Я полезла проверять Зяму, и вот что я нашла в статье Аркадия Шульмана: “По соседству с Шагалами-Шульманами до войны жила семья Мейтиных. Зяма Мейтин вернулся с фронта и на месте своего дома увидел пепелище. И тогда он вселился в пустующий «шагаловский» дом. Вернее, домом это было трудно назвать. Стояла кирпичная коробка. Но Зяма был человек с «руками». Он сделал крышу, потолок, настелил пол, поставил дощатый коридор и дом ожил. Зяма жил здесь до 1997 года. Ему часто надоедали, особенно с конца восьмидесятых-начала девяностых годов, любители творчества художника, а то и просто любопытные зеваки. Шагаломаны приезжали группами и по одиночке, просились в дом, посмотреть какой он изнутри и даже интересовались чем там, извините, пахнет.” Бедный Зяма, и мой муж туда же.

В июне 1987, ровно за месяц до столетия со дня рождения великого художника, в Минске состоялся пленум Минского горкома КПБ. На пленуме обсуждали Шагала.

Я на всю жизнь запомнила одну фразу из, по-моему, опубликованных материалов пленума. В одном из выступлений Шагала назвали человеком, связанным с Белоруссией только фактом своего рождения. Как мы все знаем, речь идет о художнике, который всю жизнь рисовал и обессмертил свой Витебск.

На этом мои личные воспоминания заканчиваются. В 1988 мы покинули СССР навсегда, и многие детали этой саги я узнала гораздо позже.

Замечательный советский писатель Алесь Адамович не зря называл Белоруссию «антиперестроечной Вандеей». После встречи Вознесенского с публикой в Витебске туда примчался самый известный в Минске борец с сионизмом, старший научный сотрудник Института философии АН БССР, кандидат философских наук В. Бегун. Пишут, что его пригласил местный КГБ. Вот цитата из его выступления: живопись Шагала «абсолютно чужда и искусству, и нашему народу, и белорусской культуре».

Вернувшись в Минск, Бегун продолжил свою деятельность. Он писал, что Шагал известен (о, ужас!) своей любовью к Израилю. В редакции пошли возмущенные письма солидарных с Бегуном читателей, что меня вовсе не удивляет. Вот цитата из Бегуна: «… его любовь к Израилю общеизвестна – там он украшал здания Кнессета и синагоги, ублажал подарком Голду Меир…».

Дальше уже начался просто сюр. Разрешите мне процитировать невероятно информативную книгу Виктора Мартиновича «Родина. Марк Шагал в Витебске». Мартинович пишет: “Но самое трагикомичное не закрытая выставка репродукций, не лектор, по приглашению обкома рассказывающий о том, что живопись Шагала «чужда искусству», а то, что случилось с первой попыткой скульптурно увековечить память о художнике. К выставке, которая должна была состояться весной 1987 г., молодой скульптор А. Гвоздиков подготовил триптих, посвященный родоначальникам витебской художественной школы. Композиция включала в себя фигуры К. Малевича, М. Шагала, а также И. Репина — русского художника, имевшего дачу под Витебском. К выставке был издан каталог, работа А. Гвоздикова была в нем указана. Запрещать всю выставку было слишком скандально, изымать произведение Гвоздикова — невозможно, так как оно имелось в каталоге. И вот тогда по приказу инструктора Витебского обкома партии, как свидетельствует Л. Хмельницкая, фигура Шагала была «изъята». «Изъятие» фигуры из законченной скульптурной композиции — вещь непростая, поэтому даем разъяснение: «Фигура “приверженца сионизма” была отпилена, и образ ненавистного художника отделен от его сподвижников». Инструктор обкома партии с лобзиком, пыхтя, «изымающий» М. Шагала из художественной истории Витебска, — сцена, сама по себе достойная скульптуры.”

Поверьте мне, я обыскала весь интернет в поисках фотографии изуродованной скульптуры, но, увы, не нашла. Но скульптор Гвоздиков все-таки еще раз изваял Шагала, и этот памятник стоит в сегодняшнем Витебске.

Правда, сюр продолжался и здесь. Большой поклонник Вероники Долиной, скульптор Гвоздиков прикрепил к скамейке, на которой сидел Шагал, табличку с посвящением памятника не Шагалу, не Белле, а Веронике Долиной. Теперь у меня уже есть сомнения в том, кто там витает над Шагалом: муза, Белла, или сама Вероника. Говорят, что потом табличку сняли. Я думаю, что сам Шагал получил бы удовольствие от историй с его скульптурами.

Вернемся к травле Шагала. Далее в официальном издании ЦК КПБ, журнале “Политический собеседник” было опубликовано «экспертное заключение», подписанное четырьмя видными деятелями науки и искусств БССР. Мне особенно интересна первая подпись: академик Академии художеств СССР, народный художник СССР Михаил Савицкий. “Эксперты” в своем заключении пишут о том, что творчество Шагала в мире оценивается невысоко, критикуют его сюжеты, но вишенкой на торте является следующий разбор «мировоззрения художника» на основе известных витражей Шагала в Иерусалиме: «Трудно сказать, что на них изображено — подобия каких-то ослов и коз, неких птиц, но весьма четко смотрятся символы иудаизма: шестиконечная звезда, менора, скрижали завета».

Относительно Михаила Савицкого у меня есть личная история. В 1979 году мы были в гостях у моих родителей. Вдруг раздался звонок в дверь, и оказалось, что это мой дядя, художник Евгений Ганкин, с женой.

Лидия Арабей и Евгений Ганкин

Дядя Женя и его жена, белорусская писательница Лидия Арабей, хорошо представлены на интернете, о нем есть статья в Википедии, я о них подробно пишу в своих воспоминаниях, но здесь речь о другом. Единственный переживший войну брат моего отца был человеком сдержанным, и таким бледным, нервным и взволнованным я его видела впервые. Он рассказал, что они идут с выставки Михаила Савицкого, бывшего узника концлагеря, на выставке была представлена серия картин о немецких концлагерях, и потрясшая дядю Женя картина называлась «Летний театр».

Потрясенный дядя, потерявший в Холокосте мать, братьев, племянников, а всего около 40 близких родственников, сделал для нас на листе бумаги набросок картины. Тетя Лида явно волновалась за него. Мы с мужем сразу после их ухода побежали на выставку.

Я поняла дядю, я тоже была потрясена. Себя я не видела, но навсегда запомнила почерневшее лицо своего мужа.

О Савицком есть разные мнения. Давайте я просто дам ему слово. “От меня требовали закрасить, убрать эту звезду, — вспоминает художник. — Но я стоял на своем. Это ведь был не просто какой-то художественный образ, но и исторический факт. Я ведь прошёл не один концлагерь и видел, что вся внутрилагерная элита там, начиная с блокового или капо и кончая последним санитаром в какой-нибудь кантине, где заключенные умирали от тифа, дизентерии, туберкулеза, как правило, в основном состояла из евреев. И в этом не было ничего удивительного, давно ведь известно, что этот народ наиболее приспособляем и живуч.»

Напоминаю, что речь идет о «внутрилагерной элите» в фашистских концлагерях, где евреев истребляли первыми.

Сейчас очень много апологетики Савицкого, и в отношении этой работы тоже. Давайте я напоследок дам слово человеку, с чьим мнением труднее спорить, чем с моим, писателю Виктору Некрасову. «…бульдозер, трупы, юберменш и перед ними угодливый, руки по швам — что прикажете? — заключенный с достаточно выразительным горбоносым профилем. Ну и что же, бывают и горбоносые французы, скажете вы, даже русские. Разве не встречаются? Встречаются, но… На репродукции из журнала «Беларусь», которая у меня в руках, поверх полосатой робы у горбоносого на груди, слева, большая желтая шестиконечная звезда и четыре буквы Jude…. Есть такое понятие — антисемитизм.»

Этот памятник Шагалу называется “Витебская мелодия на французской скрипке”. Скульптор Валерий Могучий, и про него у меня смешных историй нет.
 

Ну вот, пожалуй, и вся история. Дом-музей Марка Шагала открылся в Витебске в 1997 году, через 12 лет после смерти художника. Товарищ Григорьев продолжил свою выдающуюся карьеру в Республике Беларусь. Михаил Савицкий награжден высшими наградами и является почетным жителем Минска. А над театром Гранд-Опера, над Витебском, над Парижем, над миром летают козлики, влюбленные, скрипачи, и просто евреи Шагала.

На следующий день я потрясла мужа. Он хорошо знает, что со мной надо бегать по музеям, по выставкам, по местам, где я еще не бывала, а тут я сказала: «Давай просто погуляем по Парижу».

Муж обрадовался, и мы погуляли, и я даже не предлагала ему еще раз заглянуть в Консьержери.

Мы прошлись по воспетому Прустом Сен-Жерменскому предместью. Мы послушали орган в одноименном аббатстве, а по выходе из него в очередной раз подошли к скульптуре «Прометей» Осипа Цадкина, земляка Шагала.

С большим усилием я удерживаюсь о монологе о Цадкине, напомнив себе, что пишу путевые заметки. Скажу только, что он, как и еще один земляк Шагала, Хаим Сутин, похоронен на кладбище Монпарнас, тоже на левом берегу Сены.

Начиная с 17 века, в этом районе собирались интеллектуалы и революционеры, например, Дидро и Дантон.

Во времена Цадкина и Сутина центром художественного Парижа был Монмартр, а потом он переместился на Монпарнас. Ну как же не выпить кофе в одном из знаменитых кафе, например, Les Deux Magots. Если вы, как и я, недолюбливаете Сартра, то порадуйтесь витающему в нем духу Камю, Джойса и Хемингуэя.

Потом мы вернулись на правый берег и посидели (довольно долго, в чем мне почему-то абсолютно не стыдно признаться) в саду Тюильри.

Мы наблюдали за парижанами и за уточками, и я все время говорила себе, что надо уметь не загонять себя, а останавливаться и наслаждаться моментом. Наверняка эта мудрость покинет меня, как только я окончательно окрепну, но этот несуетливый день в Париже я наверняка запомню.

Я закончу эту заметку двориком Лувра, где я много раз была, но все никак не могла поверить, что я не пристраиваюсь в очередь за билетами. Я просто пошла гулять дальше, есть мороженое и глазеть по сторонам.

Парижане под звуки аккордеона танцевали прямо на площади. Бунтовщики жгли Париж со всех сторон, воздух пах гарью, мне было трудно дышать, но в центре города был мир и покой.

Вот такие у меня были полтора дня в Париже в самом начале июля. Я останавливаюсь, а о Дижоне я еще напишу.


 
 
 
 
 
 

Мара Мордухович, Энн Арбор, 2022
Copyright @ Margaret Mordukhovich, www.maratravelblog.com

2 комментария

  1. Joseph
    Июл 25, 2023

    Thank you, Mara!
    Your article brought a lot of memories…
    I remember Savitski’s exhibit in the museum on Kozlow street. I was really shocked!
    And Begun’s articles… O my God, so dirty.
    No wander they (the government- they were planting the antisemitism) did not want to bring back the grate memory of Mark Shagal!

  2. Michael
    Июл 26, 2023

    Как всегда, прекрасно написанная интереснейшая статья.
    Спасибо огромное!

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Copyright© maratravelblog.com