Бонн и Ахен
1. Бонн В 2016 году я выпустила в свой фотоблог заметки о Германии. В них я пыталась обобщить свои впечатления от многочисленных приездов в Германию, от своего месячного проживания в Берлине в 2009 году, от разговоров с моими друзьями-немцами и с эмигрантами всех мастей из России. Эти заметки можно прочесть http://www.maratravelblog.com/blog/2016/06/30/германия/, и они представляют собою, безусловно, попытку более серьезного разговора, чем то, что я пишу сейчас. В 2017 году я оказалась в двух немецких городах, которые находятся немного в стороне от проторенных туристских тропок. Я иногда жду повторных возвращений в понравившиеся мне города, прежде чем о них писать, но мне вряд ли придется вернуться даже в более туристский Ахен и тем более в Бонн. Я вспомнила о том, как я дважды до этого была в Кельне, но так тогда и не написала об этом, а теперь эмоциональная сторона визита забылась, ушла, и подумала, что может быть стоит по свежим следам написать об этих двух городах земли Северный Рейн-Вестфалия, а вдруг кому-то это покажется интересным. Весь этот регион Германии после войны оказался в британской оккупационной зоне. Оккупационная администрация видела в будущем единую демилитаризованную Германию и противостояла требованиям Франции и Советского Союза об интернационализации промышленного Рурского бассейна. Для этого они объединили бывшую прусскую провинцию Вестфалию с северной частью Рейнской провинции и создали новую высокоразвитую промышленную административную единицу под названием Северный Рейн-Вестфалия. Когда-то герой раннего романа Эренбурга плакал от умиления немецкими железными дорогами. В мои прежние, до 2010 года, приезды в Германии я испытывала в каждую поездку нечто подобное. Поезда приходили секунда в секунду, туалеты были стерильными, на перроне была не только абсолютно точная информация о приходе поезда, но даже о том, где остановится тот или иной вагон. Где-то между 2009 и 2016 годами ситуация изменилась. Поезда часто запаздывают, и к концу этой поездки я была приятно поражена, если поезд вдруг приходил вовремя. Из аэропорта в Дюссельдорфе до Кельна в эту поездку мы еще как-то добрались, но между Кельном и Бонном в день нашего приезда поезда не ходили вообще, хотя вокзальный автомат с радостью продал нам на них билеты. Табло на двух соседних платформах в одну из поездок показывали идентичную информацию об одном и том же поезде, поди разберись, на какой из них она была правильной. Железнодорожники бастуют, туалеты по-восточному пачкаются и их не моют, и плакать хочется уже по совершенно другим причинам. Германия меняется с каждым моим приездом, и сейчас город Бонн мне показался на треть мусульманским, хотя, скорее всего, вновь прибывшие просто больше любят гулять. О происходящем я в этот приезд откровенно разговаривала со случайно встреченной, живущей в Германии 30 лет бывшей русской немкой, а также с несколькими весьма либеральными немецкими профессорами. Удивительно, но отношение к нынешней эмиграции у этих очень разных людей абсолютно одинаковое. Все жалуются на огромные льготы эмигрантам, позволяющие молодым работоспособным людям не искать работу и не учить язык, говорят о возросшей преступности, все не любят Меркель, но не верят в возможность того, что она не будет переизбрана. Мы все слышали о жутких событиях в Кельне во время празднования Нового 2016 года. А знаете ли вы, что в эту ночь по всей Германии сексуальные нападения были совершены на по меньшей мере 1200 женщин, и задействованы в них были по меньшей мере 2000 ублюдков, которые действовали в основном группами? 1200 – это много, это уже не одна женщина, но для ярых либералов главное, чтобы не-моя-дочь-жена-сестра. Однако, похоже, с момента, когда приток воинственно не желающих ассимилироваться эмигрантов достигает некоторой критической массы, ложный либерализм начинает потихоньку вытекать из самых милых и добродушных людей, как воздух из проколотого воздушного шарика, а на смену ему приходит запоздалое осознание опасности ситуации или, возможно, просто в людях включается свойственный всем нам инстинкт самосохранения. Я, безусловно, не единственная, кто выкрикивает: “Бойтесь загнанных в угол немцев”. Это не французы и не итальянцы, это другой народ, и даже в чрезвычайно либеральной Северной Рейн-Вестфалии на недавних выборах 7 процентов заняла партия, очень близкая к нео-нацистской. В Германии нео-нацизм запрещен, но лидеры этой партии умело балансируют на грани, и по закону к ним не подкопаешься. Мои знакомые немцы говорят, что антисемитизм был на многие годы действительно практически задушен в Германии, но вновь прибывшие привозят его в своих баулах, и он опять ползком-ползком начинает свое путешествие по стране. Я не Кассандра, предрекать будущее я не умею и не хочу, но демография – наука упрямая, а в Германии рождаемость в 2015 году поднялась до самого высокого за 33 года уровня, причем исключительно за счет эмигрантов. Дальше думайте и вычисляйте сами. Ну ладно, мы с вами не политики, а путешественники, поэтому давайте вернемся к разговору на более веселые темы, например, давайте поговорим о Бонне. Думаю, в нем было чуть больше огня во времена его пребывания столицей ФРГ, с 3 ноября 1949 до 3 октября 1990 года. Сейчас...
Прочитайте большеГермания
Мои личные отношения с Германией довольно долго складывались очень непросто. Первый раз в эту страну я даже не приехала, а заехала совершенно случайно. Было это давным-давно, лет двадцать пять тому назад. Это была одна из первых моих поездок в Европу, навигаторы и интернет тогда еще не существовали, и мы с мужем, вооружившись картами, переезжали на машине из Праги в Вену. Карты предлагали нам скосить угол и проехать через Германию, но я от этого отказалась наотрез. Рожденная после войны, я выросла на рассказах родителей о фашистских зверствах. Мою бабушку сожгли живьем вместе с другими близкими родственниками моего отца, мои дядья погибли на фронте, их семьи, включая моих маленьких двоюродных братьев, погибли в гетто. Все это впиталось, вросло в мое сознание, и в Германию ехать мне было почти страшно. Не знаю, что именно произошло, то ли мой муж заблудился, то ли решил мои возражения проигнорировать, но мы туда все-таки заехали. Прекрасно осознавая, что война закончилась много лет тому назад, абсолютно не склонная к истерике я, обнаружив где нахожусь, тем не менее в первый и на сегодняшний день в последний раз в жизни испытала что-то вроде мягкого приступа паники – мне было физически нехорошо, и я мечтала поскорее оттуда выбраться. Я с юности люблю стариков, люблю на них смотреть, а в Германии я при виде каждого мужчины старше шестидесяти начинала гадать, а что же он делал во время войны, сжигал ли он людей живьем и испытывает ли сегодня хоть какое-то чувство раскаяния. Как оказалось, какие-то основания для этого у меня были. Например, у одного хорошего знакомого отец был фанатичным нацистом и штурмовиком Гитлера. Он дожил до глубокой старости и до конца жизни считал, что все было сделано правильно, что русские – недочеловеки, а евреи исключительно сами во всем виноваты, и их просто необходимо было истребить. С тех пор прошло немало времени. Я начала регулярно бывать в Германии, с каждым разом все больше привыкая к звуку немецкой речи вокруг меня. Я встречалась с отвратительными проявлениями ксенофобии в Австрии, о чем писала в своих заметках о Вене, но в Германии ничего подобного не испытывала никогда. В июле 2009 я приехала в Берлин с мужем на месяц, и это дало мне возможность хорошо поездить по стране, немало увидеть и прочувствовать. Первая глава этих заметок во многом базируется на моих письмах той поры, и я сознательно сохраняю свой голос того времени, даже если я сейчас не во всем с собой тогдашней согласна. С тех прошло всего семь лет, но за это время изменились и Германия, и мое отношение к ней. Об этом я пишу во второй главе. Интересно, что описывая настоящее, я семь лет тому назад постоянно думала о прошлом. Вот что я тогда писала. Год 2009 “В Германии меня постоянно обуревают очень сложные чувства. Люди здесь ведут себя очень приятно. Царят порядок и дисциплина. Невозможно даже представить, чтобы тебе, как в моей любимой Италии, забыли оформить рабочую визу или не заплатили вовремя зарплату. Всё делается чётко, вовремя и строго по правилам. Еда – обильная, официанты – приветливые. Когда я стою на углу с картой и пытаюсь сориентироваться, ко мне подходят немцы и предлагают помочь. Коллеги мужа по всей стране приглашают нас к себе домой, водят в рестораны, откармливают до ожирения, развлекают до посинения. Дома чистейшие, садики такие ухоженные, что я со стыдом и вместе с тем со странной нежностью вспоминаю свои растущие без спроса одуванчики. Немцы – народ формальный. Заходишь в подъезд, а на двери табличка: “Герр инженер такой-то”. В объявлениях о его докладе мужа называют герр профессор доктор. Ему полагается почёт и уважение, и поэтому показать нам очаровательный город Бамберг поехал не один герр профессор доктор, а целых три, и мы ехали на двух машинах: в одной везли мужа, в другой – меня. Машину ведут аккуратно, дорогу переходят только на зелёный свет. Что обещали, то делают, причём в очень точно расписанной манере. Большая часть тех, с кем мы тут сталкиваемся, люди очень милые, хорошо образованные и весьма предупредительные. И вот тут-то, как ни странно, и начинаются мои страдания. Я никак не могу уместить в своей голове, понять, осмыслить, почему их отцы и деды сжигали людей живьём, почему они превращали женщин в дым крематориев, расстреливали маленьких детей и стариков. Эпизод с тремя милейшими профессорами в двух машинах произошёл в Байройте, городе Вагнера, который Гитлер удостаивал особой любовью и который был его оплотом. Протестанты, так любимые нами в Америке, в Германии в большинстве своем поддерживали Гитлера.” “Если всё это отбросить, Германия – страна очень интересная для туриста, с игрушечными, пряничными городками – красные крыши, в центре кто-то поднял за шпиль и воткнул церковь, всё очень чисто, ухожено, красиво. Жизненного пространства хватает, огромные леса, обширные поля, широка страна моя родная. Хочется отойти от бесконечной темы войны, поэтому замечу следующее. Германия...
Прочитайте больше
Свежие комментарии