Вена

Vienna 5

Вена – это город, в котором начиналась вторая половина моей жизни. Некоторые мои читатели прошли через неё в разные годы и в разных направлениях и, наверное, многие воспоминания и ощущения, даже если мы их не обсуждали, у нас общие. Я никогда не забуду странный коктейль эмоций, серьёзных и совсем мелких: радость от того, что мы в “свободном мире”; растерянность; ещё почти непросохшие слёзы от прощаний на перроне Минского вокзала; надежда; невероятно чистые и блестящие витрины; неловкость от того, как плохо я смотрюсь в своём советском нарядном рядом с элегантными венскими дамами; и смешные наблюдения, например, как похожи многие венцы на своих собак.

Вена

Это фотография для нашей визы, снятая перед отъездом.

Ещё вчера был Брест, и последний взмах руки нашим последним провожающим (дорогие, я помню всё: и наши разговоры, и то как я, ничего не соображая, заполняла какую-то анкету, и друзья диктовали мне мою фамилию чуть ли не по буквам; и как они выносили горшок младшей дочки, нарушив при этом границу, а потом предложили этот горшок таможенникам, которые от него в ужасе отказались, и мы потом шутили, что могли вывезти целый горшок бриллиантов; и как в поисках несуществующих сокровищ гоняли игрушечного медведя туда-сюда, туда-сюда). Ещё я помню ощущение полной зависимости от воли любого ничтожества в мундире и свою вечную боязнь, что вот сейчас меня унизят, oскорбят, а я не сумею защитить то незаметное, никому, кроме меня, не нужное, но для меня невероятно важное — моё, извините за громкую фразу, человеческое достоинство. И тут же, на смешной ноте, политическая демонстрация нашей маленькой дочки, которой ещё не было трёх лет: мы ещё не в вагоне, но уже за чертой, в каком-то загоне, мы и группа таких же как мы “граждан отъезжающих”, и вдруг она громогласно заявляет: “Я не хочу уезжать”, и все изменники родины разражаются нервным, почти истерическим смехом.

Мы, как и все уезжающие в те годы, были очень ограничены в средствах: $100 на человека, $600 на шестерых, да и наша команда (двое детей, двое родителей) накладывала на нас огромную ответственность. Люди, которые уезжали молодыми и ничем не обременёнными, наверное, даже не понимают, каким грузом эта ответственность лежала на моих плечах. Эмигрантам, по, как оказалось, вполне оправданным слухам, приходилось туговато в Италии, и большинство людей везли вещи на продажу. Я не буду касаться странного ассортимента вещей, которые входили в этот список, от заводных игрушек до фотоаппаратов, от льняного постельного белья до, в нашем случае, прекрасных прибалтийских гравюр, которые я припрятала от мужа, сообразив вовремя, что у нас ещё будет другая, американская жизнь, и которые теперь украшают стены нашего дома. На нашу беду в письмах из Вены и Рима люди писали, что хорошо продаются кубинские сигары. О, эти письма, которые не читались, а изучались, и советам в которых следовало подчиняться, как законам природы.

Вена20

Семейная реликвия

На свою беду, мы в Москве наткнулись именно на сигары и купили 10 пачек “Ромео и Джульетта”. Должна сказать, что если бы нам, не дай Бог, пришлось зарабатывать на жизнь торговлей, то даже Боря (мой муж) бы в этом не преуспел, а я бы уж точно жила под мостом. Поэтому в первый же день, прогуливаясь по Вене, мы, заметив, что в магазинах эти сигары стоят очень дорого, выработали гениальный план. Мы (точнее, Боря) стали заходить в табачные киоски и предлагать им сигары задёшево, лишь бы быстро от них избавиться (Боря) и сохранить всё то же, вы угадали, человеческое достоинство (это уже я). Я, кстати, его так яростно сохраняла, что ни разу не была в Риме на знаменитом рынке Американа, где все эмигранты продавали свои вещички, и ни разу не проехала зайцем в транспорте ни в Вене, ни в Италии, хотя нам все объясняли в Италии, что контролёр просто со словами “Руссо идиотто” высаживает зайцев из транспорта, ничего страшного. Я отказывалась приобретать этот почётный титул, предлагала всем ехать за деньги, на что Боря наложил вето, и билет, пробивающий брешь в нашем бюджете, брали мне одной. Я испытывала чувство вины, но не сдавалась, мне это давало ощущение какой-то нормальности и подтверждало моё чёткое понимание того, что не всё дозволено.

Но я отвлеклась. В табачных киосках нас вежливо благодарили, но от сигар отказывались. Никто не сказал нам, глупым простофилям, что на продажу табачных изделий существует государственная монополия, и что мы нарушаем закон. Контрабандисты, т.е. мы, не сдавались, и наконец-то нашли добрую сочувствующую душу. Душа была мужского рода и сказала, точнее сказал Боре придти к нему на следующее утро с сигарами. Меня добрый человек не видел.

На следующее утро мы пришли в назначенное время с сумкой сигар к табачному магазину, и тут на меня нахлынуло одно из моих знаменитых в узком кругу моей семьи предчувствий, которые я не могу объяснить, но к которым всегда стоит прислушиваться. Я попросила Борю оставить сумку мне и зайти внутрь с одной пачкой. Боря на меня посмотрел, как на тихо помешанную, но послушался.

Дальше события развивались, как в плохом детективе. Приветливый хозяин пригласил Борю пройти во внутреннее помещение, где его ждали полицейские. Наш второй день на свободе начинался необычно: я вдруг увидела, как из магазина выводят Борю, прикованного наручниками к полицейскому, и проводят к полицейской машине. Полицейский окинул меня подозрительным взглядом, но подойти без всяких оснований к незнакомой женщине не решился. Я, как партизанская связная с сумкой листовок, кинула на своего мужа-разведчика прощальный взгляд, и его увезли, а я побрела, нога за ногу, уверенная в том, что Борю посадят в тюрьму, а нас вышлют обратно в Союз, в котором у нас уже не было ни квартиры, ни гражданства, или меня тоже посадят, как соучастницу, а детей заберут в сиротский дом. Воображение у меня богатое, и все сценарии были не просто печальные, а абсолютно трагические.

Этот Борин портрет нарисовал армянский художник на Арбате незадолго до отъезда. Можно поспорить насчёт сходства, но интенсивность взгляда художник безусловно передал. Думаю, что Боря - уголовник выглядел примерно так.

Этот Борин портрет нарисовал армянский художник на Арбате незадолго до отъезда. Можно поспорить насчёт сходства, но интенсивность взгляда художник безусловно передал. Думаю, что Боря – уголовник выглядел примерно так.

Борю же и вправду отвезли в тюрьму, раздели, одели в тюремный костюмчик и стали допрашивать. Никогда не пойму, как он на своём тогдашнем английском сумел что-то объяснить суровым венским полицейским, но они вернули ему его советские штаны и повезли проверять его версию в наш пансионат на Блумауергассе.

Вена3

Никогда не забуду, как я брела с сумкой по направлению к пансионату, чётко понимая, что я не могу там появляться. Самым страшным было то, что вина была целиком на нас, на мне, мы всё загубили сами; я всё загубила сама. Мне повезло, я встретила старшую дочь с бабушкой, и, отведя её в сторону, прошипела: “Бабушке ничего не говори, но папу арестовали”, рассказала ей о том, что произошло, и сказала, что буду сидеть в скверике, пока не закончится обыск. 16-летняя Леночка была нашим главным соратником по эмиграции и единственным человеком, на которого я могла в этот момент положиться. Бабушку следовало беречь, ей было в то время уже 63 года. (Интересно, с какого возраста все начнут беречь меня?) В тёплый сентябрьский день я дрожала от холода и думала извечную думу еврейских мам: “Что будет с детьми, что будет с детьми”?

Лене 16 лет

Лене 16 лет

Вена7

Не хватает только мемориальной доски

Полицейские оказались гуманистами. Приехав в логово контрабандистов, увидев всё это убожество, детей, стариков с растерянными глазами, они даже не стали делать обыска, а, пообещав, что ничего в ХИАС не сообщат, сделали для нас доброе дело – записали, что у Бори была лишняя коробка сигар в багаже, и оштрафовали нас примерно на $300 долларов. Потеряв половину состояния, мы были бесконечно счастливы.

По эмигрантской Вене про нас ходили легенды. Нам не раз рассказывали о том, как один кретин пошёл продавать сигары в табачный ларёк, и что из этого вышло. Кретин и его тупая жена кивали и скромно ни в чём не признавались.

У этой истории есть продолжение. Много лет спустя, оказавшись в очередной раз в Вене, Боря вышел утром в город и понял, что он стоит напротив того самого магазинчика. Подозреваю, что он решил набить доносчику морду, за что бы ему уже не удалось отделаться штрафом. К счастью, у магазина был новый владелец, который, отвечая на Борины расспросы, назвал предыдущего владельца Герр Доктор, чем Боря заинтересовался. Оказалось, что наш блюститель австрийских законов был адвокатом и видным нацистом, которому после войны запретили работу по специальности. Вернувшись домой, Боря объявил мне, что он — последняя жертва второй мировой войны.

Рассказанная мной история приключилась 24 года тому назад. Мы с тех пор не раз возвращались в Вену, и “в поисках утраченного времени” я проходила по местам нашей боевой славы, но это никогда не было так целево и осмысленно, как в наш последний туда визит. B первый же вечер, доехав поездом из Праги до Вены и сгрузив вещи в наш номер, мы пошли пешком на Стефанплатз и оттуда прямиком к табачному киоску. Вокруг него многое изменилось, но курилка жив, стоит себе в том же месте, и я, конечно, сфотографировала контрабандиста-профессора на его фоне.

Вена6

Киоск был закрыт, и мы двинулись дальше, по нашему ежедневному маршруту в те первые, такие богатые событиями три недели сентября 1988 года. Дошли до скверика из моей истории, и я посидела на той самой скамейке, на которой я стучала зубами и ждала Леночку с новостями об обыске. Боря спросил у меня, хотела ли бы я вернуться на 24 года назад, в этот день, и я впервые не знала, как ответить на такой простой вопрос. С одной стороны да, конечно, быть опять молодой, худой и длинноногой, иметь возможность столько всего переиграть, исправить, изменить, опять взять за маленькую руку Ирочку, да и Лене только 16, у нас ещё годы рядом –да, да! А с другой стороны, опять пройти прощания в Минске, Вену и Рим, неизвестность, да и устала я немножко — не знаю, не знаю.

Из скверика мы пошли дальше и без труда нашли улицу, и наш пансионат, вход в который был заперт. Я вдруг вспомнила, как мне здесь, между двух миров, исполнилось 40 лет, и каким якорем, каким возвращением к нормальности был для меня поздравительный звонок друзей из Минска и маленький именинный букетик, подаренный соседом по пансионату.

Окрестности изменились мало, рядом по-прежнему находится район красных фонарей. На том же месте гастроном, в котором мы очень экономно покупали еду, но невдалеке открылся кошерный ресторан “Бахур-Тов”, чему я очень обрадовалась: значит, в Вене есть какие-то евреи, а не только многочисленные арабы, которые по вечерам фланируют по пешеходной Карнтнерштрассе. Обилие арабов – это для Вены новый феномен, в наши прошлые визиты мы этого не замечали.

Это - Гёте…

Это – Гёте…

Я люблю Вену – имперский город, где в городских садах стоят памятники Моцарту и Гёте, а также скромно потупившемуся императору Францу-Иосифу. Мне нравится, что вальяжный поэт Гёте сидит на самом виду, а императора надо искать, это соответствуей моей внутренней иерархии.

А это - Франц-Иосиф...

А это – Франц-Иосиф…

Стефанкирхе

Стефанкирхе

Мне нравится готика Стефандома и барокко Карлскирхе.

Карлскирхе

Карлскирхе

Я люблю выпить кофе в венском кафе, например, в знаменитом кафе “Централь”, где бывали и Троцкий, и Фрейд, и, говорят, молодой Шикльгрубер.

Поэт Петер Альтенберг так до сих пор с начала прошлого века и сидит за столиком в кафе "Централь".

Поэт Петер Альтенберг так до сих пор с начала прошлого века и сидит за столиком в кафе “Централь”.

Вена14

Зал Брейгеля

Центр Вены совсем невелик, его можно пройти за день, а можно ходить по нему неделю и радоваться маленьким открытиям. Кроме города, как такового, для меня в Вене существуют два магнита, и оба они неисчерпаемы.

Первый из них – это Венский оперный театр. Я с детства люблю оперу, считаю, что это удивительный жанр, в котором сочетаются и музыка, и вокал, и театр, театр. Мы первый раз попали в Венскую оперу в 1988, купив стоячие билеты, и, отстояв на ногах три часа, я поняла, что туда ходить стоит. С тех пор, попав в Вену, я всякий раз заманивала туда Борю, всеми правдами и неправдами отвоёвывая вечер у математики и математиков, и каждый раз (а мы видели там оперы Моцарта, и Вагнера, и Шнитке, и на сей раз итальянские оперы) это было совершенно замечательно.

Ну, а второй магнит – это венские музеи. Я поняла ещё в 1988 году, когда мы, дождавшись бесплатного последнего воскресенья месяца, кинулись с утра в музеи, что Венский Музей истории искусств недооценён. Какой там потрясающий Брейгель, и не несколько картин, а целый зал. У Брейгеля сохранилось всего 45 картин, треть из них находится в этом музее.

А какой там прекрасный Вермеер, а какие хорошие итальянцы, и в их числе совершенно замечательный Рафаэль. Музеев много, я не хочу обо всех писать, я даже в эту короткую поездку, кроме двух визитов в вышеупомянутый музей, попала и в музей Леопольд, и в музей-квартиру Фрейда, и в новый для меня Музей Вены (наверное, туда идти было не обязательно, там не представлен 20-й век), и в два еврейских музея.

Знаменитая психоаналитическая кушетка Зигмунда Фрейда

Знаменитая психоаналитическая кушетка Зигмунда Фрейда

Поохав и поахав по поводу Вены, я вынуждена в чём-то умерить свои восторги и поговорить о венцах в частности и об австрийцах вообще. В Европе гораздо больше ксенофобии, чем в Америке, это всегда было, возможно, всегда будет. При этом, на мой взгляд, один из самых агрессивных и националистических народов Европы прошёл огромный путь со времён Второй мировой войны. Я, конечно, говорю о немцам, особенно о немцах западных. Наш добрый друг, мой “любимый немец”, немолодой человек, адвентист седьмого дня, чья семья сильно пострадала во время войны, профессор математики, чудесный человек говорит, что корни антисемитизма были вскрыты в Западной Германии благодаря американцам. Он недавно предложил мне дружить с ним на Фэйсбук, и я была поражена тем, насколько его страница вся посвящена призывам за Израиль, петициям в поддержку Израиля и поддержкой еврейской общины в Германии. Он – исключение? Скорее всего да, но немцы признали свою вину перед евреями, приняли в страну много беженцев, выплачивают денежные компенсации, и.т.п. В душу каждого немца не влезешь, память у людей короткая, всё ещё может измениться, но на сегодняшний день, посещая Германию, я, сильно предубеждённая против немцев при первом визите, потихоньку оттаяла и приняла всё это за чистую монету.

 Мемориальная доска на месте, где два еврея были убиты палестинскими террористами.

Мемориальная доска на месте, где два еврея были убиты палестинскими террористами.

Все знают, что Австрия приняла аншлюс с огромным энтузиазмом. Широко известно, что в ней до войны было много богатых ассимилированных евреев. Общеизвестно также с каким антисемитизмом они сталкивались, все, даже самые знаменитые, от Малера до Фрейда. Курт Валдхайм, офицер Вермахта, был президентом Австрии 6 лет, с 1986 по 1992. Да, Бруно Крайский был Федеральным канцлером Австрии, но мы все помним его антиизраильскую, или, как у нас говорили, антисионистскую позицию. Компенсацию своим же австрийским евреям начали выплачивать только после судебного процесса и под давлением Америки, и за всё это время потратили на это огромную сумму – 2 миллиона. Почти никто из сумевших убежать в Австрию не вернулся, правда, как сказал когда-то венский бургомистр, никто их и не приглашал. Мне показалось, что у еврейской общины в Вене, по крайней мере у тех, кого я видела в синагоге, лицо сефардийское. Недавно прочла, что на одном из горных курортов Австрии евреям номера не сдают. Интересно, не правда ли?

Венская синагога

Венская синагога

Кроме того, у меня есть и личные впечатления, и то, что подсказывает левая нога, т.е. моя верная подруга интуиция.

В наших венских приключениях призовое место, безусловно, занимает Борин арест. Второе место, пожалуй, я бы присудила эпизоду в венском парке, куда Лена и я пришли с маленькой Ирой. Ира копошилась рядом с нашей скамейкой, и тут на неё набросилась и сбила её с ног большая овчарка, казавшаяся особенно огромной рядом с ребёнком. Меня поразила тогда и до сих пор поражает не бросок собаки, а реакция хозяйки. Она промаршировала мимо нас, не повернув головы, собаку отогнала я, а не она. Моё воображение тут же дорисовало чёрный мундир, кобуру на поясе. Мы были для неё пыль, грязь под ногами. Другая женщина ударила тележкой в магазине маленькую дочку наших друзей, ударила сильно, девочка заплакала, а та и бровью не повела. Отношение к детям и старикам всегда лакмусовая бумажка, мой радар включился и уже не выключался.

С тех пор было много разных мелких эпизодов. Была австрийская профессорша, которая в ответ на Борин вопрос об отношении к евреям произнесла: “Мы, австрийцы, были и остаёмся антисемитами”. Был, во время последнего визита, милый пожилой венский профессор, гурман и дамский угодник, который рассказал мне, что в его отце во время войны что-то дрогнуло только после того, как однажды зимой его послали разгружать вагоны с замёрзшими евреями, и трупы ломались у него под рукой.

И ещё эпизод из последнего визита: мы стоим в очереди, ждём столика в рыбном ресторанчике на рынке, официант сказал, что этот столик наш, “подождите, его сейчас уберут”, и вдруг за столик усаживается элегантная пара: мужчина в отглаженных брюках и дама, волос к волосу, хорошо скроенный костюм, и я опять, в своём американском, чувствую себя плохо одетой и, как всегда, очень лохматой. Боря обращается к официанту с претензией, и тут нарядный джентльмен вскакивает из-за стола и говорит Боре: ” Вы кто, русский? А я австриец”. Боря сказал, что он — американец, но это элегантного господина не поколебало; столик по праву рождения принадлежал ему. Мы разбалованы; я ни разу в Америке не видела впрыгивания без очереди и не встречалась с подобными сантиментами.

Посмотрела статистику и узнала, что в Австрии было 90 Праведников мира. Для контраста, в Германии было 510, в Латвии 1329, в крошечной Голландии 5204. Бог был готов пощадить Содом и Гоморру для гораздо меньшего числа, да я и не призываю никого испепелять. И всё же, всё же, всё же…

Я заканчиваю записки непрошеным советом, тем, что в американских путеводителях называется ‘off the beaten path’.

Берега Дуная

Берега Дуная

Я раскопала поездку из Вены по Дунаю и зарезервировала её ещё из дома, по интернету. С погодой наверху произошёл сбой, и именно в этот день шёл дождь, было холодно, но даже и при этом плыть по Дунаю было интересно. Дунай, увы, был не голубой, а свинцовый, но замки на берегах, горы, всё это было красиво даже и в непогоду. Конечной целью было Бенедиктинское аббатство Мелк, или, как его называют в туристских брошюрах, “жемчужина австрийского барокко”. Запомните на всякий случай это название.

Золочёные скульптуры внутри аббатства.

Золочёные скульптуры внутри аббатства.

 

Мара Мордухович, Энн Арбор, июнь 2012

Copyright @ Margaret Mordukhovich, www.maratravelblog.com

 

 

 

 

5 комментариев

  1. vita kronik
    Ноя 22, 2013

    Absolutely wonderful! I recalled our italian adventures (…we stayed in Ostia Lido, Italy) , how we were trying to sell photocameras at the Round Market and i

  2. Наташа Ч.
    Дек 1, 2013

    Дорогая Мара, очень тронута твоим рассказом. И фотографиями. С любовью. Наташа

    • mara
      Янв 8, 2014

      Большое спасибо. Это самый личный из всех выпущенных на сегодняшний день рассказов, и он мне дорог. Обнимаю.

    • mara
      Сен 12, 2017

      Спасибо, дорогая Наташа! Давно не виделись…

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Copyright© maratravelblog.com