Неаполь и его окрестности
Сначала небольшой экскурс в прошлое. В октябре 1988 года на нашем пути в Америку моя семья оказалась в Италии без денег, но с огромным избытком энтузиазма. Совершенно естественно, что люди, только что вырвавшиеся на свободу, будут питаться привезенными с собой консервами, экономить на самом необходимом, но последние копейки потратят на дешевые экскурсии, организованные хорошим русским бизнесменом по самым затребованным маршрутам Италии. Одна из таких экскурсий повезла нас и нашу старшую дочь в Неаполь, Сорренто, Помпеи. Эта экскурсия оказалась вполне под стать всей нашей тогдашней жизни, не экскурсия, а сплошной сюр. По какой-то причине автобус за нами приехал, а вот экскурсовод не явился. Естественно, группу энтузиастов такая мелочь остановить не могла, и мы отправились в путь с шофером, который знал маршрут, но не говорил ни по-английски, ни по-русски, с самозваным руководителем, заработавшим к концу дня нежную кличку “балда”, и с туристами, не знающими ни слова по-итальянски, кроме двух жизненно необходимых, но абсолютно бесполезных в дороге выражений: “affitasi appartamento (квартира сдается)?” и “quanto costa (сколько стоит)?”. У кого-то в автобусе случайно оказался с собой английский путеводитель, который никто прочесть не мог, и мой муж, полный веры в мои таланты, в полном смысле слова вытолкнул сопротивляющуюся меня на арену. Таким образом, я неожиданно оказалась гидом, научилась включать микрофон и перед прибытием в каждое место переводила всю информацию из путеводителя на русский. Меня очень любил весь автобус, мой ребенок мною гордился, но профессионалом я от этого не стала и итальянский не выучила. “Балда” весь день был в ударе. Он уплыл на кораблике на Капри один, с нашими билетами в кармане. Если вы считаете, что наша группа без билетов на Капри не пробилась, вы плохо помните психологию советского человека, впервые оказавшегося за границей. Когда водитель объявил в Сорренто, что будет ждать нас в назначенное время на парковке, “Балда” прочел записку, которую ему дал шофер, и решил, что он имел в виду парк. Его смутила относительная близость итальянских слов parcheggio и parco. Мы, разумно решившие ходить по Сорренто всем табором, долго искали парк, нашли его и стали ждать автобус там. Автобус все не приезжал, и, вытребовав записку у “балды”, мы стали искать уже парковку, нашли ее с огромным опозданием, и когда совершенно озверевший от нашего идиотизма шофер с огромным опозданием привез нас в Помпеи, там уже все оказалось закрытым. Вот тут и начался уже совсем настоящий сюр, потому что разве могут закрытые ворота остановить “руссо туристо” за границей. Однако, несмотря на героические усилия наших мужчин, убедительно беседующих с итальянским сторожем на чисто русском языке и всерьез подумывавших о том, чтобы в темноте перелезть через высокий забор, в Помпеи мы так и не прорвались, вернулись в Ладисполи сердитыми, но к чести владельца этой компании он через несколько дней повез нас туда еще раз и уже с настоящим гидом. Вот тогда-то экскурсовод показала нам в районе Рима плакат “Давай, Везувий!” и объяснила, что север Италии не уважает юг, юг не любит север, и все вместе дружно не выносят Рим. С тех пор я много раз была в Италии, думаю, что в сумме я прожила там заведомо больше года и сама убедилась в том, что Италия и по сей день является в каком-то смысле искусственным конгломератом, страной, где люди привязаны невероятно прочными семейными и культурными узами не к стране, а к месту своего рождения, где знакомый профессор-миланец, работая в чудесной Падуе, совсем рядом, в трех часах езды, чувствует себя там иностранцем, а другой профессор-миланец, нашедший работу только на юге страны, снимает на юге квартиру и летает раз в неделю к семье в Милан, и будет так летать многие годы, но никогда не перевезет семью туда, на юг, в изгнание. Я, больше привыкшая к северной и средней части Италии, каждый раз, попадая в Неаполь, в чем-то понимаю этих профессоров. Неаполь — это другой мир, мир шумный, грязный и абсолютно неорганизованный. Это не опасный город, но не надевайте туда свои Роллексы, вас от них, а также от других дорогих украшений очень профессионально освободят, вы даже и не заметите, как они растворятся в жарком южном воздухе, были — и нет. Когда вы покупаете билеты в метро, вас прежде всего учат остерегаться карманников. В Неаполе по-прежнему царствует Каморра, мафия Кампаньи, и о ней говорят через слово: “на эту улицу не ходи, там Каморра”, “этот проект финансирует Каморра”, и т.д. Каморра насчитывает сто независимых кланов, десять тысят “сотрудников”, а также несчетное море клиентов и друзей. Коррупция и непотизм, воровство и бюрократия не улучшают экономическое положения этого третьего по величине и четвертого по экономическому развитию города Италии. Неаполь — родина не только Каморры, но и пиццы. Классическими считаются два вида неаполитанской пиццы — пицца «Маринара» (с чесноком, но без сыра) и моя любимая пицца «Маргерита» с моцареллой и базиликом, однако меню в хорошей пиццерии перечислит видов так пятьдесят, с...
Прочитайте большеПрованс
Я хотела бы когда-нибудь написать подробно обо всех местах во Франции, где мне посчастливилось побывать и пожить, о розовой Тулузе и классическом Бордо, о маленьких Альби и Каркассоне, о Лионе и Дижоне, о блестящих Ницце и Каннах, о прекрасном Авиньоне и о полном истории Арле, об искренне понравившейся мне Нормандии и, конечно же, о моем Париже, потому что у каждого из побывавших там людей есть свой Париж. За многие годы Франция перестала быть для меня большим однородным пятном с Парижем в центре, а разбилась на городки, регионы, все с разными людьми, едой, пейзажем. Я поняла, что Париж — это не совсем Франция, также как Нью-Йорк — это не совсем Америка, или, по крайней мере, не вся Америка. По мере удаления от Парижа люди кажутся расслабленнее, добрее, теплее. Официанты по мере удаления от Парижа тоже меняются. В Италии с официантами хочется породниться, войти в их семью, выйти за них замуж. В Париже мне иногда хочется быстро убежать от них и спрятаться, настолько они бывают высокомерны в своём великолепном знании французского языка и французской кухни. Зато еду они подают замечательную, и за это им, конечно же, простятся все их грехи. Впрочем, со времени моего первого приезда во Францию лет так 27 тому назад официанты научились улыбаться иностранцам даже в Париже, и скромное “Бонжур, мсье” и “Мерси а ву, мадам” воспринимаются с каждым приездом все более благосклонно. Да, я надеюсь когда-нибудь написать о других городах и регионах Франции, однако моим основным открытием в этой стране был и остается не Париж, не Тулуза и не Нормандия, а именно Прованс. Я знаю, что со мной многие не согласятся, но ведь потому-то и интересно жить, что мы все такие разные. Для меня эта любовь началась в 2009 году, продолжилась и укрепилась в 2013, когда я прожила в Экс-ан-Провансе месяц, и, наконец, вернувшись в Экс в 2017, я поняла, что могла бы приезжать сюда еще и еще, что так же, как мое сердце в Италии отдано навеки даже не воспетой всеми Тоскане, а земле Венето, и даже не так Венеции, как скромной ее соседке Падуе, так во Франции мой дух будет обязательно забредать весной в Прованс. Сердцу не прикажешь кого и что любить. У этого региона своя богатая история, восходящая к доисторическим временам, к бронзовому веку, а затем к древнему Риму. На этой фотографии я сняла римский амфитеатр в Арле. Прованс стал подчиняться французской короне только в 1481 году, до этого здесь были свои правители. Один симпатичный молодой человек из Марселя сказал мне: “Я говорю на трех языках — французском, английском и провансаль”. Живо старое наречие, все улицы в старом Эксе имеют названия на двух языках. Веками стоят построенные из местного теплого сливочного камня-известняка дома и соборы, виноделы выращивают виноград и делают из него замечательные легкие вина, сыровары производят прекрасные сыры, у помидоров, абрикосов и вишен, выращенных на здешнем солнце, вкус помидоров, абрикосов и вишен, а не неких абстрактных, почти синтетических плодов. Время здесь чуть-чуть замедляет свой ход, разнеженное ярким солнцем Прованса. В Провансе мое сердце замирает от природы Люберона, от камней, полей, гор, цветущей лаванды, золотистых предзакатных деревушек и утёсов цвета охры. В свой первый приезд мы попали в Прованс в мистраль, и на горе в Авиньоне ветер вырывал из моих рук фотоаппарат, а по вечерам я отчаянно мёрзла, так как считала, что еду на юг Франции, и была одета соответственно. Зато именно мистраль вызывает ту невероятную прозрачность воздуха, за которую Прованс так любили художники, тот свет, при котором каждый листик на дереве живёт своей обособленной жизнью и даже облака кажутся сделанными на других небесах. В Люберон надо бы когда-нибудь вернуться, да так, чтобы не носиться по нему рысистым галопом, а взять машину и поездить по деревенькам, подумать, подышать, полежать под деревом, посмотреть в небо, и, главное, чтобы при этом ничего не болело и на сердце было покойно и светло, т.е., наверное, в другой жизни. Но я благодарна Богу за каждый приезд и за этот короткий взгляд. Весной в Провансе все цветет. Сладковатый запах мимозы, аромат совсем другой хвои, хвои кипарисов и зонтичных сосен, запах знакомого до боли розмарина — все это вносит четвёртое измерение, добавляя нечто, что нельзя сфотографировать, нельзя увезти с собой, а можно только засунуть в дальний уголок души и бережно там спрятать. По Люберону нас обычно возит пара, муж и жена, он – профессор, коллега моего мужа. Оказались они людьми доброты необыкновенной, возили, кормили, были заботливы и тактичны до невероятности. В случайном разговоре выяснилось, что его тетя, бабушка и дедушка прятали, переправляли в войну евреев, в том числе многих известных, например, Жака Адамара и Симону Вейль, а сестра дедушки получила от Израиля за это высокую награду. Семья эта из гугенотов, и они пронесли сочувствие к преследуемым через века. Мне это еще одно напоминание о том, что...
Прочитайте больше
Свежие комментарии